— Взять живьем! Связать и отвести в штаб! — приказал Довгий.
Но выполнить его распоряжение никто не успел.
— Он! — вдруг дико выкрикнул Юрко и, вихрем взлетев на холм, полоснул из автомата длинной очередью. Полицай, словно сломавшись пополам, упал на жандарма.
Николай Довгий с минуту смотрел на все это округлившимися от удивления глазами. Потом затопал ногами и бешено закричал:
— Сопляк! Кто тебе дал право нарушать приказ командира?!
Юрко молчал, низко опустив голову. Довгий выхватил пистолет:
— К чертовой матери! Таких фертиков недисциплинированных мне не надо!
Юрко молчал…
Удивленный этим, Довгий спросил:
— Да ты знаешь, что бывает за нарушение приказа командира в бою? — и помахал дулом пистолета перед самым носом Юрка.
Юрко молчал…
Довгий опустил руку и покачал головой:
— Благодари бога, что в первый раз… Если б это не новичок сделал…
Вдоль улицы от центра на резвом коне мчался к ним Горишный.
Бой затихал… Гончаровская операция закончилась полным разгромом эсэсовской части и штаба карательной группы. Генерал Герман, не желая попасть в плен, застрелился в помещении комендатуры.
Днем партизаны хоронили на сельской площади погибших в бою товарищей… Многие гончаровцы удивились, когда под гром прощального салюта вместе с героями в братскую могилу опустили тело старосты села Гончаровки…
На комсомольском собрании соединения, которое шло в помещении школы, присутствовали командиры отрядов. В президиум избрали Дмитра. Председательствовал Горишный.
Перед собранием товарищи Юрка, взволнованные и возбужденные первым боем, примостившись у подоконников, писали заявления. Толя Билан орудовал левой рукой: правая, раненная осколком, висела на перевязи.
В начале собрания слово дали Юрку.
Юноша подошел к столу президиума, и за его спиной, словно по команде, выстроилась вся группа.
Юрко развернул и поднял над головой знамя пионерского отряда:
— Когда-то его вручил пионерской организации школы села Калиновки райком комсомола. Партия и комсомол подняли нас, бывших пионеров, на борьбу с фашистскими оккупантами. Разрешите мне от имени подпольной молодежной группы села Калиновки передать вам — боевой комсомольской организации партизанского соединения — нашу благодарность и наше пионерское знамя… Да здравствует вдохновитель и организатор наших побед — Коммунистическая партия! Да здравствует Ленинский Коммунистический Союз Молодежи! Смерть фашистским оккупантам!
Горишный поцеловал край знамени и взял его из рук юноши. И обстрелянные, закаленные в борьбе партизаны почтительно склонили головы перед пионерским знаменем, ставшим теперь боевым партизанским стягом…
В торжественной тишине рассказал Юрко о работе подпольной группы, о каждом из своих товарищей. С теплой благодарностью вспомнил о Степане Федоровиче и Кате…
Потом Юрка принимали в комсомол…
— Вопросы есть? — спросил Горишный, когда Юрко коротко рассказал о себе.
И тогда, высокий, худощавый, весь увешанный гранатами, поднялся Николай Довгий. Не в тон торжественному настроению собрания сказал, сурово поблескивая темными проницательными глазами:
— Сегодня во время боя ты нарушил приказ командира. Объясни собранию, как это произошло.
Все насторожились. Все повернулись к Довгому, и тот рассказал о случае с полицаем.
Юрко покраснел и молчал… Молчал, мучился и не знал, что говорить… Ну как им объяснить? Рассказать, что давно уже стремился к этой встрече? Что отомстил? Отомстил наперекор приказу командира тогда, когда враг стоял с поднятыми руками? Но удовлетворения не ощутил. Только противно стало. Словно коснулся рукой чего-то скользкого и отвратительного. И теперь ему стыдно перед товарищами и… больно. Стоял, сощурив глаза, видел перед собою Катю и белый от ромашки луг. И горьковатый аромат цветов щекотал ему ноздри. До боли хотелось, чтобы все оказалось только сном, чтобы, пробудившись, снова увидеть ушедшую весну, реку, фиалки и желтые огоньки одуванчиков на топком берегу…
Пауза затягивалась. Дмитро смотрел на брата с удивлением и беспокойством. Впервые он не понимал его.
— Отвечай! — приказал Горишный Юрку.
— Больше… больше такое не повторится, — через силу произнес юноша.