— Остановитесь!
Приказ исходил от высокой, привлекательной женщины лет тридцати с небольшим. Все замерли — все, за исключением ребенка, с воплем «Мама!» рванувшего ей навстречу.
— Валентиниан, расскажи нам, что здесь произошло. — Сквозь величественные нотки голоса проскальзывала озабоченность.
Валентиниан? Тита бросило в жар, затем — в холод, до него начала доходить вся чудовищность происходящего. Он имел неосторожность поднять руку на самого императора.
— Я был уверен, господин, что пришел мой последний час, — рассказывал Тит Аэцию, вернувшись в штаб. — Когда мне связали руки, подумал: «Сейчас поведут к месту казни». Но потом, когда я сказал Галле Плацидии, что послан вами, она приказала освободить меня, хотя видно было, что она с радостью бы посмотрела на то, как лишится головы тот, кто посмел отшлепать ее сына. Меня провели по длинному перистилю, затем — по портику в императорские комнаты, где в приемном покое я и был выслушан. — Он бросил на Аэция взгляд, полный восхищения. — Похоже, вы имеете очень сильное влияние на императрицу, господин. Я передал ей ваши требования; по-моему, они ей очень не понравились, по крайней мере, вид у нее был глубоко оскорбленный, тем не менее она на все согласилась — письменно. — Тит вручил полководцу свиток. — Я лично его заверил. Но то, как все происходило, слегка меня позабавило. Привели Валентиниана, в пурпурной мантии и с диадемой на голове, и мне пришлось приложить палец ко лбу этого маленького изверга — полагаю, для того, чтобы договор вступил в силу. Вот, пожалуй, и все, господин. Данное мне поручение я едва не провалил, — горько продолжил Тит, — вас поставил в неудобное положение, сам свалял дурака, поэтому, господин, готов подать прошение об отставке.
Аэций окинул юношу долгим, непроницаемым взглядом. Затем, к глубочайшему изумлению Тита, разразился смехом.
— Мой дорогой Тит, — выдохнул он наконец, утирая выступившие на глазах слезы, — как же ты все-таки наивен! Об отставке не может быть и речи — с тобой я не расстанусь за весь песок Африки. То, что ты сделал, превзошло все мои ожидания. Помнишь, мы говорили о том, как ведут себя животные? Так вот, отшлепав императора по заднему месту, ты укрепил, причем крайне убедительно, мой доминирующий — над Плацидией и Валентинианом — статус. К несчастью, да ты и сам это знаешь, императрица не успокоится, пока не расквитается с тобой. — Словно извиняясь, полководец развел руками и криво улыбнулся. — Так что отныне ты — человек меченый.
«Иначе говоря, почти труп», — мрачно подумал Тит.
Глава 3
По внешнему виду низкорослый, с широкой грудью, с крупной головой и маленькими глазами, с редкой бородой, тронутой сединою, с приплюснутым носом, с отвратительным цветом [кожи], он являл все признаки своего происхождения.
Неладное медведь заподозрил еще тогда, когда по опушке, на которой он отдыхал, стрелой пронеслась серна — животное, обычно не встречающееся у подножия гор. Переменился и ветер; втянув носом воздух, он уловил столь ненавистный ему людской запах. Инстинкт подсказывал, что нужно уходить к склону возвышенности, но смышленость, помноженная на немалый жизненный опыт, говорила о том, что там его ждет смерть. Если он хочет выжить, следует найти убежище и обождать, пока охотники пройдут мимо, либо же прорываться сквозь их ряды в более безопасное место, ближе к вершине горы.
Медведь был огромным, немолодым — далеко за двадцать, — но все еще мощным, проворным и очень хитрым. Все эти черты он унаследовал от своих родителей. Возможно, лишь эти сила и сообразительность позволили его дальним предкам выжить во времена римских venatores, вплоть до последнего времени целыми шайками рыскавших по местным лесам в надежде поймать диких животных, которых затем можно бы было выгодно продать тем, кто занимался их поставками для всевозможных игр и гладиаторских боев. Долгие века продолжалось это разграбление лесов, степей и пустынь от балтийского побережья до Сахары, приведшее в итоге к тому, что число крупных животных сократилось там в разы.
Передвигаясь с удивительной живостью, медведь начал карабкаться по склону, выискивая укромное место, где бы он мог спрятать свое громадное тело.