— А, Тит Валерий! У меня для тебя есть одна работенка. Бывал когда-нибудь в Африке?
— Нет, господин.
— Тебе там понравится. Прекрасные люди, отличный климат, никаких варваров. Доставишь письмо Бонифацию. Передашь ему строго в руки — это крайне важно. Найдешь его либо в Булла-Регии, либо в Суфетуле.
— Бонифацию? А кто это?
— Комит Африки. Один из лучших полководцев в истории Рима — про себя я, конечно же, молчу. Вместе, надеюсь, мы сможем вернуть Западу былую славу. А теперь — о деталях. Вот выписанное магистром оффиций разрешение на проезд — действительно как в Италии, так и в Африке. С ним ты сможешь менять лошадей на имперских почтовых станциях. Маршрут следующий: Аримин — Рим — Капуя — Регий — Мессана — Лилибей — Карфаген. Через море переправишься на самом быстроходном судне, какое сумеешь найти. Чем раньше окажешься в Африке, тем будет лучше, сам понимаешь. Деньги: в этой бурсе столько solidi, что тебе их хватило бы на несколько таких поездок. Вопросы есть?
Обведя взглядом последнюю партию рекрутов, вышедших на утреннее построение вместе с их лошадьми, старший ducenariuis отряда африканской конницы тяжело вздохнул. «Жалкие, случайные люди», — подумал Проксимон, бывший центурионом старого Двадцатого легиона еще в то время, когда тот вывели из Британии для защиты Италии. По мнению Проксимона, эти новые подразделения — vexillationes (конница) и auxilia (пехота) — не выдерживали никакого сравнения с прежними легионами, половина которых полегла в Пунических войнах и которые теперь находились в стадии расформирования. Его нынешняя часть набиралась главным образом из второсортных пограничных войск и получила статус действующей армии в Африке. Хорошо хоть лошади были неплохими — лучше, чем люди. Этих крупных парфянских скакунов армия получала из римских конюшен, что, на его взгляд, являлось ошибкой: гораздо более здравым Проксимону виделось использование местных, африканских жеребцов, которые, пусть и были низкорослыми и жилистыми, лучше переносили жару. Он покачал головой: похоже, армия не желала учиться на своих же ошибках.
Поднимаясь над восточной стеной Кастелл-Нигра — одного из цепочки фортов, возведенных Диоклетианом для сдерживания набегов мавров и берберов, — солнце заливало смотровую площадку все более и более ярким светом, заставляя потеть людей и животных. Створки южных ворот со скрипом распахнулись, для того чтобы впустить в форт первый в тот день продовольственный обоз, и открыли вид на орошаемые виноградники и оливковые рощи, растянувшиеся на многие километры в направлении покрытых снегом вершин раскинувшейся над казавшимися голубыми Малыми Атласскими горами Джурджуры. Завораживающее, яркое зрелище — с этим Проксимон был согласен, — и все же оно не шло ни в какое сравнение с милой его сердцу мягкой красотой британского ландшафта. Многое бы он отдал за один лишь взгляд на извивающуюся меж зеленых лугов и застланных туманом камбрийских холмов серебристую Деву!
Проксимон медленно прошествовал вдоль шеренги молодых парней, многие из которых заметно нервничали: он выискивал малейший признак неряшливости в одежде либо оружии.
— Ржавчина, — заявил ветеран с мрачным удовлетворением, указав на несколько коричневатых крапинок, невесть как очутившихся на сияющем клинке spatha одного из рекрутов. Он наклонился вперед, — так, что его лицо оказалось в считаных сантиметрах от лица новобранца. — В армии, парень, проступком считаются три вещи: сон в карауле, пьянство на дежурстве и ржавая spatha. А вы сотрите эти глупые ухмылки с ваших физиономий, — рявкнул он на соседей провинившегося солдата по строю, которые за недолгое время пребывания в форте слышали эту литанию многократно. Проксимон схватил свинцовую идентификационную пластину, висевшую на шее у провинившегося солдата. — Чтобы к дежурству меч был очищен, — подмигнув новобранцу, он резко потянул пластину на себя. — Ты меня понял?
— Д-да, дуценарий, — пробормотал сбитый с толку солдат.
Закончив осмотр, Проксимон доверил рекрутов заботам campidoctores, обучавшим новобранцев дисциплине. Внезапно он почувствовал симпатию к испуганному парню, которого только что отчитал; кто знает, может тот и поймет его завуалированный намек. (Потерев свинцом о сталь, можно удалить даже самые трудновыводимые пятна.) Ограниченная в средствах армия вынуждена была выдавать солдатам древнее, обветшалое обмундирование. Эта покрытая ржавчиной spatha, мрачно подумал Проксимон, должно быть, застала еще сражение у Милвианского моста. В отличие от своего предшественника (солдаты звали его Cedo Alteram, «Дайте мне другую» — из-за привычки требовать новую дубинку после того, как прежняя ломалась о спину провинившегося солдата), Проксимон глубоко верил в то, что получить необходимую отдачу от людей (и лошадей) помогает терпение, помноженное на строгость, а никак не жестокое обращение.