Глядя на загорелую руку, сжимающую рукоять, Николан не мог не подумать о том, а сколько голов было отсечено одним ударом по воле судей, занимавших эти каменные кресла.
Его пальцы нащупали рукоять отцовского меча. Он словно пожал руку друга.
С плахи взгляд Николана переместился на новых судей, призванных решать его судьбу. Он знал их всех. В детстве они были слабаками, и ничуть не изменились, став мужчинами. Но более всего удивили Николана перемены в Ранно. Тот заметно потолстел, лицо его обрюзгло. Когда их взгляды случайно встретились, именно Ранно отвёл глаза.
Тем временем Ослау выступил вперёд и обратился к зрителям. Писцы торопливо заводили перьями по пергаменту.
— Основы правосудия, по которым живём мы, народ плоскогорья, складывались не одно столетие, и отличаются от тех, что приняты в сопредельных странах. Они исходят из того, что установление справедливости волнует всех, а потому суд ведётся на глазах всего народа, а не вершится в маленьких комнатушках жестокими стариками, одетых во всё чёрное. Так как человеческому голосу не дано дойти до вас всех, собравшихся на склонах, мы, как обычно, обратимся к помощи глашатаев, которые будут повторять вам все вопросы и ответы. Это займёт чуть больше времени, и я прошу вас не мешать ходу суда, дабы не затягивать его ещё дольше.
Оратор вернулся к своему столику и посмотрел на подсудимого.
— Николан Ильдербурф, хочешь ли ты что-нибудь сказать до начала слушаний?
Николан шагнул к Оратору.
— Да, хочу, — ему понравилось, что заговорил он ровно, спокойным голосом. — Меня удивляет состав Ферма. С незапамятных времён он состоял из девяти членов, представляющих девять первых семей. Пребывание в составе Ферма никем и никогда не ограничивалось. Член Ферма выбирался пожизненно, затем его полномочия переходили к старшему сыну. Однако, я вижу, что некоторые кресла заняты молодыми людьми. Вероятно, их отцы уступили им свои места. Но, господин мой Оратор, все законные члены Ферма живы и могут исполнять возложенные на них обязанности. Могу я узнать причину, вызвавшую перемены в составе Ферма?
Ослау ответил осторожно.
— Меня поставили в известность, что в каждом случае замена происходила с согласия члена Ферма, который удалялся от дел.
— Но, господин мой, ты знаешь лучше других, что такие замены допустимы лишь на общем сходе, где каждый волен высказать своё мнение. Ясно, что ничего такого не было и в помине. Означает ли это, что мы уходим от законов, освящённых и проверенных временем, оставленных нами далёкими предками? — ответа не последовало, а потому Николан задал Оратору новый вопрос. — Ты, господин мой, исполняешь свои обязанности уже много лет, не так ли?
— Сорок.
— За все эти годы случалось ли так, чтобы член Ферма покидал своё кресло до того, как смерть призывала его в высший суд?
Ослау покачал головой.
— Пока я был Оратором, никто не отказывался выполнять свой долг.
— А случалось ли такое в прошлом?
— Мне о таких случаях не известно, Николан Ильдербурф.
— Много поколений пост главного судьи занимал глава рода Роймарков, — продолжал Николан. — Пост этот передавался от отца к сыну, и все присутствующие здесь, я уверен, согласятся со мной в том они оказались достойны такой чести. Теперь, как я вижу, на месте главного судьи сидит Ранно Финнинальдер. Могу я спросить, чем обусловлена такая замена.
Глубокая тишина воцарилась на склонах. Николану хватило одного торопливо брошенного взгляда, чтобы увидеть, что с каким интересом следят за происходящем зрители. Большинство из них устремили свой взор на Ранно. Последний не выказывал особого беспокойства.
— Мацио умер, — ответил Ослау. — Его единственный сын вроде бы погиб в битве при Шалоне.
Николан возвысил голос.
— И кто принял столь важное решение?
— Члены Ферма посовещались между собой и достигли решения.
— Советовались они с народом плоскогорья? Голосовал ли народ?
— С некоторыми этот вопрос обсуждался. Но никакого голосования не проводилось.
— Мой отец, погибший при трагических обстоятельствах, известных всем, кто находится здесь, говорил мне, что первый Роймарк, занывший пост главного судьи, был избран на общем сходе на берегу реки Волга. Голос народа усадил его в это кресло. То было знаменательное событие. Так почему теперь три или четыре человека, пошушукавшись между собой, приняли решение за весь народ плоскогорья?