Такова была атмосфера, когда ко двору явился Аттила — почетный гость, всё примечающий и быстрый, как ртуть.
Ему было нечего бояться. Его происхождение защищало его еще лучше, чем молодость. Гунны были необходимы для выживания империи. Они фактически являлись ее главными союзниками, и вся политика какого-нибудь Гонория или Феодосия сводилась к попыткам разделить их, предпочитая одних другим, когда какие-нибудь вестготы или вандалы принимались слишком уж досаждать, чтобы возбудить ревность в тех, кому они не бросали платок в знак своего расположения, оказываемого тем, кого они умоляли их спасти.
Вряд ли Аттила был счастлив в Равенне. Почему? На этот счет существуют разные мнения: одни полагают, что он задыхался при дворе, пропитанном продажностью и подлостью, другие — что он чувствовал себя в этой обстановке как рыба в воде, однако счастья это ему не приносило. Оба мнения дополняют друг друга: отвращение не мешает плавать. Как бы то ни было, он многое узнал.
Отношения с Аэцием возобновились; тот еще более укрепил свои позиции, в том числе блестящим браком с дочерью патриция Карпилиона, обладавшего одним из крупнейших состояний и выгодными родственными связями в Риме.
Образование продолжалось четыре года, за которые он в буквальном смысле слова изучил империю, ее повадки и привычки в тот период, когда выживание системы постоянно находилось под вопросом. Достаточно было бунта какого-нибудь легиона в Испании, Сирии или Германии, внезапного вторжения неизвестного племени, возникшего из неисчерпаемой Азии, засады в Равенне или Риме, и карты легли бы по-другому.
Дальнейшее развитие событий покажет, что он с редкой точностью оценил сильные, а главное, слабые стороны еще внушительной организации, которыми она была обязана прежде всего самой себе.
Уроки
Он пользовался полнейшей свободой передвижения. Несколько раз ездил за Дунай, чтобы отчитаться перед Руасом о своих наблюдениях и передать уверения в дружбе и подарки от Гонория Руасу и наоборот.
Прошло три-четыре года, Аттиле было уже шестнадцать или семнадцать. В 411-м или 412-м с Кавказа пришли тревожные новости. Гунны сцепились с целым сборищем противников — аланов, колхов, метидов, роксоланов, — которые доставляли им тем больше хлопот, что дрались еще и между собой.
Надо было что-то делать. Младший брат Руаса Айбарс, заведовавший «внутренними делами», отправился в поход со своими конниками, чтобы навести порядок между Волгой и Уралом. Дело предстояло долгое, на этот счет никто не строил иллюзий.
Итак, Охтар умер, Мунчуг умер, Айбарс ушел надолго и далеко — из четырех братьев остался один Руас, «суверенный правитель» дунайских гуннов. Ноша была тяжела, и он созвал верных и знающих людей. Прежде всего он пожелал иметь рядом с собой племянника Аттилу и вызвал его из Италии.
Первое поручение, которое он ему доверил, было необычно для семнадцатилетнего юноши, к тому же молодожена — он только что женился на дочери какого-то князька, некой Энге, о которой мы ничего не знаем. Долгое время о женщинах варваров не будет известно ничего, да и о других крайне мало, за исключением самых выдающихся — Агриппины, Мессалины, Клеопатры или Фредегонды[11]. Энга родит ему сына Эллака, который станет любимым из его многочисленных детей, законных и незаконных, хотя он ко всем будет относиться очень хорошо.
Ему предстояло совершить поездку в Центральную Европу для изучения дипломатической и военной ситуации. Руас чувствовал, что соседей науськивает на него Константинополь, и хотел знать, как обстоят дела. Несмотря на уверения в союзе и регулярно выплачиваемое жалованье, Феодосий по-прежнему не обращал на него внимания. Когда в империю вторгались полчища остготов или вестготов, он никогда не обращался к Руасу с просьбой разбить их. Руаса раздражало, что ему платят ни за что. Будучи самым искренним союзником империи (по крайней мере, на тот момент), он видел, что с ним держат дистанцию, и хотел понять почему.
Возможно, Феодосий считал, что он опаснее всех прочих, что его было бы наиболее рискованно впустить в империю. Лестное мнение, но и ясное: если Феодосий ему не доверяет, он не тот человек, чтобы не принять предосторожностей.
Аттила уехал и вернулся. Он подтвердил опасения дяди: Феодосий ведет двойную игру, а то и тройную, если не четверную. Официально считаясь союзником дунайских гуннов, он одновременно обласкивает германские племена, которые окружают их (а то и берут в клещи) на севере и востоке. Он и им тоже платит. Золота Аттила не видел, но слышал о нем — этот семнадцатилетний юноша умел вызвать на откровенность столь же искусно, как гомеровский Одиссей. Ему также поведали, что посланники Константинополя часто настраивают их против гуннов.
11