Руас усилил свои летучие таможни. Вскоре на границе германских земель перехватили гонцов, нагруженных золотом.
— Куда вы с этим направляетесь?
— Никуда, просто гуляем.
— Ну так прогуляйтесь к нам.
Несчастные быстро раскололись. «Да-да, нас послал Феодосий…» Наименее стойкие уверяли: «Мы не могли отказаться, господин…»
Последние сомнения были развеяны: Феодосий II оставил за собой право по своему усмотрению выпустить германцев в тыл своим лучшим союзникам…
Руас сдержался. Он недостаточно силен, чтобы сразу напасть на Константинополь, однако он был уязвлен. Вполне правдоподобно, что он поручил отомстить своему племяннику, и тот с готовностью согласился.
Аттила был незаменим. Из любимого племянника (похоже, что у Руаса не было сыновей или же они умерли в раннем возрасте — конь лягнул, медведь задрал, в реке утонули) он превратился в приемного сына, естественного наследника, будущий светоч конных лучников, пришедших из центра мира, чтобы покорить разрозненную Европу или занять в ней главное место.
Казнив гонцов с золотом, Руас решил известить Аэция о происках императора Востока.
Возможно, только Аэций мог смягчить политику Феодосия, который, даже если бы ничего не смягчил, ничего не потерял бы от ожидания. Нужно было выиграть время.
Аэций известил Феодосия. Феодосий никак не отреагировал и не прекратил своих происков. Они обойдутся ему гораздо дороже, чем он мог себе представить.
После этого расследования, которое приблизило его к Руасу и обеспечило ему на будущее титул «суверенного властителя», в жизни Аттилы настал период, о котором мы практически ничего не знаем, продолжавшийся до 421 года, то есть с 17 до 26 лет.
Никаких конкретных сведений о нем нет, мы только знаем, что он прочно утвердился как наследник своего дяди и, преданно работая на него, не мог не понимать, что работает на себя.
Примечательная вещь, особенно в те времена, когда жизнь была коротка: он не спешил. Спокойно ждал власти. Он был не из тех домашних убийц, придворных честолюбцев, которые кишмя кишели по ту сторону Дуная в столицах обеих империй, дрались за поддержку гуннов, играли судьбой, затевая убийство людей, на чье место метили сами, меряя, говоря словами Ришелье, «свои заслуги своею дерзостью».
Аттилу долгое время обвиняли в убийстве своего брата Бледы, пьяницы, которому претило ярмо власти. Это рефлективное обвинение: в представлениях западного мира Аттила стал архетипом убийцы, а Бледа был старшим. В монархических системах честолюбивые младшие братья спят и видят, как бы убрать старшего, — французские короли всегда опасались герцогов Орлеанских[12].
Сегодня мы знаем, что братья вовсе не враждовали, возможно, даже любили друг друга, а Бледа умер, свалившись с лошади.
Аттила не убивал своего брата и был самым лояльным племянником, самой надежной опорой Руаса, укрепляя власть, которая, как он знал, перейдет к нему. Он был его постоянным представителем при множестве «подчиненных» вождей: «суверенный правитель», то есть Руас, должен был обеспечить их преданность себе, если хотел, чтобы «суверенность» что-то значила.
Посол по особым поручениям, наделенный всеми полномочиями, он был вечно в пути, от одного лагеря к другому, со всеми встречался, укреплял старые связи, устанавливал новые, терпеливо создавал что-то вроде федерации, которая должна была превратить Руаса в нетитулованного императора. Он сам произнесет это слово, присуждая себе этот титул, когда придет к власти. В 435 году, накануне своего сорокалетия.
Он сновал между Дунаем и Кавказом. Там другой его дядя, Айбарс, сумел сделаться судьей всех гуннов Придонья и Поволжья, улаживая их споры и сдерживая их врагов. Аттила стал связным между братьями, позволяя им действовать сообща.
Постоянные разъезды Аттилы и вечные переговоры с вождями кланов в несколько лет принесли ему уникальные познания об этом скопище гуннских племен, а он сам понемногу сделался человеком, который посетил наибольшее количество гуннов и почти со всеми перезнакомился. Но известность — это еще не всё, надо, чтобы тебя знали с лучшей стороны. А молодой человек создал себе самую прекрасную репутацию на свете. Откуда мы об этом знаем, спросите вы, если о тех годах ничего не известно?
12
Герцоги Орлеанские ведут свой род от Гастона, младшего брата Людовика XIII, замешанного в нескольких заговорах с целью свержения последнего. Луи Филипп Орлеанский, принявший после Великой французской революции имя Филиппа Эгалите, проголосовал в Конвенте за казнь Людовика XVI, мечтая занять освободившийся трон; его голос оказался решающим.