Никто не останавливал трех оборванных детей на дороге, похожих на множество других. Но достаточно одному солдату перегородить им дорогу копьем, спросить старшего мальчика, почему он прикрывает лицо, сорвать лохмотья и увидеть татуировки на щеках и раскосые львиные глаза. И все знали, какое наказание ожидает беглых рабов, неважно, какого возраста. Сначала им раскаленным железом выжигали на лбу буквы БЕГ — беглец. А потом начиналось настоящее наказание…
Нужно торопиться. Они не будут в безопасности, пока не перевалят через снежные пики Юлианских Альп и горы Норик, не спустятся на равнину Паннония и не пересекут широкие коричневые воды разбухшего зимнего Дуная — к свободе.
Они прошли Верону, стараясь держаться ближе к плоскому побережью восточнее Патава. Но им пришлось остановиться на обочине дороги. Они ослабли от голода и усталости, и холодные ветра дули с лагун на восток и с гор Иллирии. Трое детей дрожали от голода и изнеможения, а маленькая девочка кашляла так, что казалось, будто у нее сейчас треснут ребра. Орест снова и снова спрашивал, нельзя ли украсть лошадей, но Аттила отвечал, что так они будут привлекать к себе слишком много внимания здесь, на более населенных равнинах По. Они должны идти пешком, как идут тысячи безымянных беженцев по дорогам Северной Италии. Но идти они не могли. Они обессилели.
Пока они отдыхали, на пыльной дороге показалась большая золоченая карета в окружении множества телохранителей. Карета направлялась в знаменитый город Аквилею на берегу Адриатического моря. Она поравнялась с прижавшимися друг к другу детьми. В карете сидел привлекательный, чисто выбритый мужчина; на его пальцах сверкали золотые кольца с печатками. Он немного посмотрел на них, и по его лицу медленно расплылась улыбка. Пелагия улыбнулась ему в ответ, и тут у нее начался очередной приступ кашля. Мужчина прикоснулся пальцем к губам и стал из кареты задавать детям вопросы. Сначала оба мальчика вели себя настороженно и подозрительно, желая только, чтобы он оставил их в покое. Но немного погодя он сумел завоевать их доверие, и даже Аттила, всегда очень чувствительный к опасности, попался на удочку. Возможно, его чувства притупились от голода и усталости. Через несколько минут всех троих усадили верхом на лошадей позади кареты и повезли в Аквилею вместе с богатым мужчиной и его кортежем.
Немногие богатые люди, очень немногие, отнесутся снисходительно к троице измученных странствиями маленьких беспризорников, не очень приятно пахнущих и грубых в манерах и поведении. Но большинство таких людей, неожиданно охваченных щедростью, которой до сих пор совершенно не проявляли, прячут под великодушной маской филантропа совсем другие, куда менее привлекательные мотивы.
Так произошло и с этим мужчиной, богатейшим гражданином Аквилеи, купцом, торгующим всем на свете — от коней до кораблей, от корицы до шелков, от перца до папируса и ароматизированных восковых свечей. Наверное, удивительно, если учитывать то, что произошло позже в тот день и в ту ночь в его личных банях на вилле в Аквилее, которую у всех входов охраняли высокооплачиваемые телохранители с бесстрастными лицами; удивительно, учитывая то, что он называл своими «Тибрскими спектаклями», в которых, угрожая кинжалом, заставили участвовать троих детей — чтобы он мог урчать от наслаждения; удивительно, говорю я, что этот добрый гражданин был еще и семейным человеком.
И действительно, он был главой paterfamilias Нериани, клана, который много поколений главенствует в области финансов и политики этого богатого торгового города на Адриатике — и будет главенствовать до тех пор, пока смерч с востока не ворвется в Аквилею с наказанием настолько ужасным, что ни один город в истории не подвергался подобному.
Никто не понял причин столь жестокого наказания, карфагенского в своей завершенности. Возможно, те, кого оно озадачило, поняли бы все лучше, доведись им увидеть, как этот богатый торговец по дороге в Аквилею взял и свою карету двух нищих мальчиков-бродяжек и одну маленькую девочку, убаюкав их обещаниями, успокоив засахаренными фруктами и небольшими кубками подслащенного медом вина…