Офицер молчал. Часовые не шевелились. Все слушали.
— А за степями вздымаются белые горы, где кормятся души святых, когда они грезят и общаются со своими предками. А за черными водами озера Байкал, и за Снежными Горами, и за Синими Горами стоят Алтайские горы, душа и средоточие мира, куда должен сходить каждый, кто хочет стать мудрым или могущественным. Высокий Алтай виден за много дней пути, высоко над равнинами и восточными пустынями. Это дом всех волшебников, всех шаманов, всех праведников, всех, кто связан с Вечным Синим Небом с начала времен. Говорят, даже ваш Бог, Христос, ходил туда перед своим жертвоприношением.
Аттила замолчал.
Сказанное им было богохульством. Он не скажет больше ни слова, потому что даже рассказ об Алтае становился предательством всех, кого он знал.
После долгого молчания офицер сказал:
— А мне всегда говорили, что у гуннов нет поэзии.
— У гуннов есть поэзия! — негодующе воскликнул Аттила. — Просто они не доверяют ее бумаге, а только памяти. Все, что истинно священно или опасно, можно доверять только памяти.
Офицер опять надолго замолчал. Потом кивнул часовым, и они открыли дверь. Офицер хмуро вышел из комнаты, оставив мальчика мечтать о неизвестной стране.
Аттила лежал на боку на комковатом соломенном тюфяке. Устроиться удобно мешали скованные за спиной руки. Ему сказали, что завтра наручники снимут. Но завтра будет завтра.
Он видел сквозь зарешеченное окошко яркие зимние звезды: зеленую подмигивающую Бегу низко над горизонтом, и Арктур, и сияющую Капеллу. И слышал далекий, высокий крик ястреба-перепелятника. Он исходил снизу, от земли, что было неправильным, и раздавался посреди ночи, что было вдвойне неправильным. Крик перепелятника, как и любой другой хищной птицы, был криком силы и торжества, когда ястреб парил высоко в небе ясным днем, оглядывая всю землю, как собственное королевство. Аттила напряг слух, и скоро крик послышался снова. Не настоящий перепелятник: это просто невозможно. Это мальчик растянул большими пальцами травинку, и она дрожит…
У Аттилы не было травинки, чтобы ответить, и руки у него не свободны. Не в силах сдержать сильно бьющееся сердце и жаркий прилив крови, Аттила закричал в полный голос, крик отразился эхом от стен маленькой камеры, и тут же прибежали часовые. Они откинули засов, распахнули дверь и грубо спросили, что он замышляет. Мальчик ответил, что ему, должно быть, приснился кошмар. Они подозрительно осмотрели его и ушли, закрыв дверь на два засова.
Он терпеливо ждал следующего крика, лежа на тюфяке. Терпение — это кочевник. Но ничего не услышал. Вместо этого на звезды за окном упала тень. Сначала Аттила решил, что это ночная птица, решившая устроиться на узком каменном карнизе за решеткой, но тень мгновенно исчезла. Потом снова появилась, и что-то едва слышно стукнулось о карниз. Аттила поднялся и с трудом дохромал до крохотного оконца. С карниза свешивался конец завязанной узлами веревки. Он, ни на миг не задумавшись, подскочил к решетке и вытянул шею, пытаясь ухватить веревку зубами. Ничего не получалось. Он попытался снова, оскалившись и кидаясь на решетку, но безуспешно. Узел задрожал на самом краю и исчез. Аттила в отчаянии сел на пол.
Снова и снова летел сквозь ночь к маленькому зарешеченному окну конец веревки, и снова и снова падал и исчезал. Атила перестал его дожидаться. И наконец, брошенная по более широкой дуге, веревка чудесным образом пролетела сквозь решетку и ударилась о стену изнутри. Аттила тотчас же вскочил на ноги, схватился за узел и вцепился в него изо всей силы.
За веревку дернули, он дернул в ответ. Потом дернули сильнее, и он ахнул от боли — скованные руки вывернулись вверх. Он опустился на землю и, продолжая держаться за веревку, улегся на нее всем своим весом и уперся ногами в стену. Он надеялся и молился, чтобы этого хватило.
Дважды веревка начинала выскальзывать, и мышцы на руках вопили от боли, но Аттила держался. Веревка дрожала, как рыболовная леска. И, наконец, чья-то тень перекрыла звезды за оконцем, и писклявый мальчишеский голос окликнул его по имени.
Он с трудом поднялся на ноги.
— Орест?
Тень кивнула.
— Ты вернулся.
— Да.
Тень ненадежно умостилась на узкий карниз, припав к нему. Одна рука держится за решетку, в другой толстый кусок дерева.
— Тут нужен лом, баранья твоя голова, — шепнул Аттила. — Как ты выдернешь железо деревяшкой?
— Знаешь ли, ломы под ногами не валяются, — с негодованием прошипел Орест. — Это все, что я смог найти.
Он просунул палку между двумя прутьями и надавил на нее всем своим весом, откинувшись почти горизонтально от стены форта в тридцати футах от земли. Ничего.