Аэций набрался решимости и, отворачиваясь от зловония, исходившего из распоротого брюха лошади, схватил ее за задние ноги, чтобы стащить с упавшего мальчика Он крикнул рабам, чтобы те помогли ему, но тут раздался крик с другой стороны лошади, и оттуда появился Аттила. Он сумел выбраться сам, и хотя он держался за бедро, где растянул сухожилие, хотя его рубашка на спине промокла от крови, лившейся из раны, нанесенной клыками вепря, все же он легко отделался и пока еще был полон возбуждения от опасности и почти не чувствовал боли.
В один миг настроение мальчиков изменилось, и они пустились в пляску на этой лесной поляне, как четверо равных. Они хлопали друг друга по рукам и плечам, молотили кулаками воздух и улюлюкали, как самые варварские племена в Скифии. Они скакали вокруг огромной окровавленной туши убитого вепря и орали, хватали мечи и сломанные копья и, словно исполняя ритуал, снова и снова вонзали их в зверя. Они вызывали на бой лютую душу вепря и даже богов, создавших такого кровавого и ужасного зверя и с улыбкой пустивших его на землю, чтобы он стал для людей источником страха и мучений. Они перемазались кровью вепря, потом смешали кровь с влажной лесной землей и намазались этим, и завывали в высокое синее небо, проглядывающее сквозь шелестящую зеленую весеннюю листву. Смешались четыре разных языка — греческий и кельтский, латинский и гуннский, но все они кричали одно и то же, это было одно и тот же кровавое вызывающее ликование, торжество жизни над смертью.
Наконец, обессилев, они упали на землю, и потихоньку восстановили дыхание, и самообладание, и вспомнили о разнице в положении. Жаркая кровь успокаивалась, напряженные руки и ноги расслаблялись, и они даже прочитали молитвы — каждый из них. Они молились духу вепря и просили у него прощения; они молились тем безымянным духам, что создали вепря, что гнули и лепили в своих железных руках его кривой позвоночник, и покрыли его жесткой щетиной, и сделали его копыта, и придали форму его ужасным клыкам.
Аттила велел обоим рабам разжечь костер и начал резать вепря, рассекая толстую шкуру, чтобы добраться до темно-розового мяса на мясистых ляжках. Они насадили мясо на прутья и поджарили их на костре. Несмотря на величину вепря, четверо умирающих с голода мальчиков сумели проделать в туше изрядные бреши прежде, чем упали на землю, не в состоянии больше проглотить ни кусочка, и уснули.
Проснулись они, когда начало темнеть. Мальчики согрелись, разжигая костер, поджаривая еще мясо, хотя ни один из них не мог больше есть, и по очереди пытаясь разрубить крепкую шею вепря. Тяжелая работа — делать это легкими мечами, и каждый из четверых вымотался до предела.
— Но мы же не можем оставить его здесь, — сказал Орест, — Нам никогда не поверят.
Странно, но он, как и Кадок, теперь считал себя вправе высказываться раньше, чем господин ему позволит. Но здесь четверка чувствовала себя куда свободнее, чем в лагере или при дворе.
Аттила кивнул.
— Мясо все равно пропадет. А вот голову нужно забрать.
Целый час они рубили и резали шкуру, мышцы, сухожилия и кости, но все-таки отделили голову от туши. Потом долго спорили о том, как доставить ее в лагерь, потому что голова сама по себе весила фунтов двести. Наконец решили смастерить что-то вроде салазок из толстых ореховых ветвей, перетащить на них голову вепря, привязать для надежности прутьями и волочь салазки в лагерь гуннов, меняя лошадок каждый час
— Мы станем героями! — возбужденно воскликнул Орест.
— Предметом зависти каждого мужчины, — добавил Кадок.
— И мечтой каждой женщины, — хихикнул Аттила.
Остальные трое смутились.
Аттила ухмыльнулся.
— Как, ни один из вас не делал этого? С женщиной?
Оба мальчика-раба густо покраснели. Аэций мотнул головой.
Аттила ухмыльнулся еще шире.
— Так-так. — Здорово чувствовать себя могущественным. Ему это нравилось. Помолчав немного, он спросил: — Ты скучаешь по дому?
Аэций поднял глаза и понял, что Аттила обращается к нему.
— Тоскуешь по Риму?
У Аэция вытянулось лицо.
— Я скучаю по Италии, — признался он. — Рим — это…
— Рим — это помойка, — отрезал Аттила.
— И ты оттуда сбежал.
— И я оттуда сбежал. Не обижайся, но… ваши солдаты никуда не годятся. Большинство.
Некоторое время оба мальчика настороженно смотрели друг на друга, потом Аттила засмеялся. Но не Аэций.