Люций задумался.
— Я даже знаю стихи готов, — добавил Марко.
— Ты никогда не перестанешь удивлять меня, центурион.
Марко немного подумал, а потом заговорил тихим гортанным голосом, произнося германские слова:
— Hige seed Ye beardra, Heorte Ye cenre, Mod sceal Ye meara, pe uns mahteig lytlad.
— И что это значит?
— Это значит: «Сердце должно быть суровей, воля должна быть сильнее, битва должна быть свирепей, если силы наши ослабевают». Вот она, старинная героическая душа гота.
— Очень героическая, верно.
Марко выпрямился.
— Хотя посмотри на нас. Посмотри, с чем нам приходится сталкиваться — и сейчас, и в трудные грядущие годы. Может, ты хочешь мне сказать, что есть другой, более правильный способ относиться к миру? К тому миру, каким он стал?
Люций молчал долго, а потом ответил:
— Нет. Ты прав.
Оба смотрели в непроницаемую тьму и молчали. Им казалось, что все слова и стремления, любовь и преданность, доблесть и жертвы могут исчезнуть, их поглотит эта бездонная тьма, и из ее глубин не появится ничто, кроме еще более глубокой тьмы.
По их спинам пробежала дрожь — рядом с ними заговорил чей-то голос:
— Мать наша земля, там, на березе! Темно-янтарная бабочка, что дала нам жизнь! Когда мы поем над бескрайними равнинами, и скачем, унося наши жизни — тени в степи, она приходит, в плюмаже из белого конского хвоста, одетая для жертвоприношения, мать наша земля.
Люций обернулся, но он уже понял, кто это.
Мальчик-гунн стоял у него за спиной, накинув на плечи одеяло, и его зубы сверкали в темноте.
— Но разумеется, — сказал мальчик, — у гуннов нет поэзии. Это общеизвестный факт. Они самые варварские из всех народов. Люди, что рождаются на дымящемся щите, люди, что выпускают стрелы в поисках богов.
Он еще немного посмотрел на них и молча удалился в середину лагеря, лег на землю и закрыл глаза.
Марко покачал головой, глядя на него.
— Этот мальчик…
— Знаю, — ответил Люций, — В нем что-то есть, правда? Что-то особенное.
Марко кивнул.
— Готы тоже это знают. Почему они выжидают? За что мы сражаемся? За кого мы сражаемся?
— Будь я проклят, если знаю. — Люций положил руку на плечо Марко. — Пошли, центурион. Нам тоже необходимо поспать.
Марко поморщился.
— Да уж. Завтра будет длинный день.
7 Одетая для жертвоприношения
Они вышли из леса на востоке с восходом солнца, зная, что противник будет ослеплен этим же солнцем Их полосатые, зубчатые, разноцветные стяги гордо развевались на высоких копьях из ясеня. Их длинные щиты в форме ромбов были украшены самыми разными геральдическими символами и всеми животными-тотемами, которые населяли свирепое воображение этого воинственного народа и их безграничные северные леса. На щитах были отчеканены из варварской бронзы медведи и волки, вепри и огромные, косматые европейские бизоны, и каждый заключен в круг. Длинные плюмажи из светлого конского волоса свисали с высоких четырехгранных шлемов, а наводящие ужас длинные мечи в ножнах сверкали на боку. Они сидели в седлах высокие и гордые, и кони высоко поднимали передние ноги и грызли бронзовые удила.
Они ехали в строгом боевом порядке — никакой беспорядочной атаки с завываниями. Не доехав примерно двести ярдов, вне досягаемости стрел, они натянули поводья и остановились.
Их предводитель выехал из рядов. Это был тот же военный вождь, что разговаривал вчера с Люцием. Под шлем он надел бронзовую маску и выглядел металлическим и бесстрастным, как бог-олимпиец. Даже на его коне было забрало — чеканная бронзовая маска.
И снова он сказал, что они не ссорились с римлянами. Им нужен только мальчик-гунн. А Люций снова ответил, что мальчик находится под их покровительством, и они его не отдадут.
Предводитель готов кивнул и вернулся в ряд.
Солдаты внутри своего непрочного оборонительного кольца стиснули зубы, крепче сжали копья и воинственно вздернули подбородки. Они переглядывались молча, потому что любые слова были недостаточны.
Эти мужчины вместе пили, вместе сражались, вместе ходили до шлюхам по всей империи. Они под ливнем стрел стояли спина к спине, подняв свои щиты, или отражали налеты пиратов Аттакоти из Ирландии, или грабили побережья Силурии и Думнонии, угоняя оттуда рабов. Они бились с франками на Рейне и с вандалами в Испании, с маркомманами на Дунае, и у каждого были шрамы на теле — и шрамы на сердце по товарищам, погибшим у них на руках.
Готы спешились. Они собирались сражаться пешими.