Он отклонился назад, уцепившись за статую ногами и одной рукой, взял в правую руку кинжал и воткнул лезвие под алебастровое правое глазное яблоко Августа. Немного поковырял, и глаз легко выскочил. Мальчик ловко подхватил его — размером с утиное яйцо — рукой, в которой держал нож, и сунул в тунику. Потом воткнул тонкое лезвие под левый глаз и…
— И что, по-твоему, ты делаешь?
Голос был холоднее, чем любая мраморная или бронзовая статуя. Он посмотрел вниз. У подножья статуи стояла молодая женщина лет двадцати, в изумрудно-зеленой столе, перехваченной на талии поясом, со строго, убранными волосами — заплетенными в тугие косы и обернутыми вокруг головы. Волосы у нее были рыжеватого оттенка, а кожа — очень светлой. Женщина была высокая и очень худая с изящным носиком, тонким, резко очерченным ртом, и холодными, зелеными, немигающими, похожими на кошачьи глазами. Ее облик излучал одновременно хрупкость и силу характера. Она вопросительно изогнула бровь, словно ей просто любопытно и даже забавно узнать, чем же занимается мальчик. Но в глазах не было ни веселья, ни обыкновенного любопытства Ее взгляд заставил мальчика представить себе огонь, прожигающий путь сквозь стену льда
— Принцесса Галла Плацидия, — прошептал он. — Я…
Ее не интересовали объяснения.
— Спускайся, — рявкнула она.
Он спустился.
Она посмотрела на изуродованный лик Цезаря Августа
— Он увидел Рим кирпичным, а оставил его мраморным, — тихо произнесла она — А ты… ты увидел его бронзовым, а оставил… изуродованным. Как это характерно. — Она снова кисло посмотрела на мальчика. — Так важно знать своих врагов, тебе не кажется?
Мальчик казался еще меньше, чем он был на самом деле.
Она протянула руку и приказала:
— Другой глаз.
Мальчик нащупал глаз, спрятанный в складках тупики.
— Я… — Он сглотнул. — Когда я проходил мимо, одного глаза уже не было. Я только пытался убедиться, что второй тоже не вывалится.
Он даже не понял, что произошло, когда ударился о стену у себя за спиной. Только с трудом поднявшись на ноги, мальчик почувствовал, что одна сторона лица горит от боли. Синевато-багровые рубцы — синие шрамы татуировки на щеке, навеки врезанные в его плоть матерью, еще когда он лежал в колыбели — горели все сильнее. Он прикоснулся пальцами ко рту и понял, что странное ощущение щекотки на онемевших губах — это струйка крови.
Он крепче сжал в правой руке нож и шагнул вперед. Зубы он тоже яростно стиснул.
Галла даже не вздрогнула.
— Убери это.
Мальчик остановился. Он по-прежнему сжимал нож, но не мог больше сделать ни шага.
Глаза принцессы, одновременно холодные и пылающие — огонь на льду — не отрывались от него.
— С того дня, как ты появился здесь, от тебя одни неприятности, — заговорила она, и голос ее резал, как толедская сталь. — В Риме у тебя были лучшие галльские наставники, чтобы учить тебя риторике, логике, грамматике, математике и астрономии… Они пытались обучить тебя даже греческому! — Она засмеялась. — Какой трогательный оптимизм! Разумеется, ты ничему не научился. Твои манеры за столом — просто позор, ты только и делаешь, что хмуришься и насмехаешься над другими заложниками, равными тебе… варварами. А теперь ты стал еще и разрушителем?
— Радагайс принес бы куда больше вреда, — выпалил мальчик.
На какой-то миг Галла замялась.
— С Радагайсом покончено, — произнесла она. — Что и продемонстрирует нам триумфальная Арка Гонория, когда на следующей неделе ее торжественно откроют на церемонии. На которую ты пойдешь.
Он посмотрел на нее широко распахнутыми глазами.
— Странно, что ее не назвали Аркой Стилихона, правда ведь? В моей стране, когда выиграют сражение…
— Меня не интересует, что происходит в твоей стране. До тех пор, пока это не происходит здесь.
— Но ведь мы теперь союзники, разве нет? Если бы не помощь моего народа, Рим, возможно, уже заполонили бы варвары!
— Придержи язык.
— А уж они бы причинили куда больше вреда, чем это, — Он махнул на изувеченную статую, возвышавшуюся лад ними. — Если бы Радагайс и его воины ворвались в город, они бы набили Сенат соломой и подожгли…
— Я приказала тебе заткнуться! — яростно воскликнула Галла, приближаясь к нему.
— …ее, и ушли бы, и от Рима остались бы только почерневшие булыжники. А потом пришли бы готы, потому что теперь их предводитель — Аларих, а он просто блестящий полководец, который…
Холодная костлявая рука принцессы взлетела вверх, чтобы во второй раз ударить маленького негодяя, а его раскосые, злобные азиатские глаза сверкали, когда он издевался над ней, и тут из дальнего угла внутреннего дворика зазвенел еще один голос