— Я должен знать, как тебя зовут, — сказал Аттила.
Она мотнула головой.
— Никаких имен. И ты мне тоже не смей говорить, как тебя зовут.
— Да почему?
— Потому что, — ответила она и вздохнула. — Потому что я знаю, что утром ты уйдешь. Так что какой смысл? — И довольно печально улыбнулась. — А теперь…
Она потянула его вниз, и встала рядом с ним на колени, и наклонилась, накрыв его губы своими, и они поцеловались. Было очень тихо. Чуть позже она скользнула языком ему в рот. Аттилу, конечно же, целовали и раньше при встречах (даже — совершенно мерзко — Евмолпий, когда они познакомились), и в губы тоже, как было принято при римском дворе. Этот римский обычай никогда не переймет ни один варварский народ, и уж точно не гунны.
Но этот поцелуй был совсем другим, захватывающе близким и интимным, и мальчик тотчас же ощутил волнение и тепло в крови. Он, задыхаясь, тоже поцеловал девушку, их языки соприкоснулись, переплелись, руки сами потянулись, чтобы погладить щеки, волосы…
— О-о-о, да ты шустрый малыш, да? — шепнула она.
Она улыбалась, и мальчик увидел, как блеснули в лунном свете ее белые зубы. Она легла на сено и задрала юбку до пояса. Она раздвинула ноги и провела средним пальцем, как его называют врачи, index lascivius (хотя, вероятно, с их стороны довольно распутно так его называть), по ждущим губам.
— Иди ко мне, милый, — нежно позвала девушка. — Здесь, — добавила она, спуская тунику с изящных плечиков и обнажая груди, — потрогай меня здесь, вот здесь, прижмись губами к груди, поцелуй меня сюда, а теперь поводи языком, о, милый, о…
Ее вздохи и стоны заполнили всю маленькую хижину; потрясенный мальчик молчал, но девушка все время шептала, направляя его и поглаживая взъерошенные волосы.
— О, я это обожаю, я это просто обожаю, здесь… поцелуй их… теперь втяни в рот… нежнее… да, полижи их вот так, а теперь пососи, о, как сладко, а тебе сладко? О, милый, это так чудесно, а теперь там… о да, а теперь внутри, потрогай меня там… о боги… о, я люблю тебя, милый, я так тебя люблю…
Вздыхая и ахая, она задрала на мальчике тунику, сжала рукой его затвердевший член, и стала его хвалить, и сказала, что мальчик, может, и маловат для своего возраста, но это вовсе не маленькое, он не посрамит и взрослого мужчину, нет-нет. Она еще шире раздвинула бедра, и сама направила его внутрь, и плотно обхватила мальчика ногами, и они вместе, хотя и недолго, возбужденно занимались любовью, но вот мальчик содрогнулся у нее между ног, и прижался щекой к ее щеке, и крепко обнял ее, и напрягся, и ахнул, а потом медленно расслабился в ее объятиях, прижавшись лицом к ее груди. Через несколько мгновений он спал.
Девушка посмотрела на него и погладила по растрепанным волосам.
— Как это типично, — прошептала она.
— Ну и как тебе, маленькая обезьянка? — закричала мать девушки, хватая Аттилу за талию. — Ты ходил туда с моей дочерью, я знаю, что ходил, и рылся среди ее сокровищ, как маленький бандит. Я поняла, что ты грабитель, сразу же, как только тебя увидела на улице. И я знала, что ты задумал, только поглядев на твою улыбочку — как кот на молоко. Как ежик, присосавшийся к вымени молодой телки. Только посмотри на себя — прям губы облизываешь, а?
— Мам, не смущай его, — вмешалась девушка.
— Смутить его? Он отлично знает, чего ему надо, — захохотала мать. — И я тоже знаю, что у него на уме, а? Мальчишка в этом возрасте! Бьюсь об заклад, что он уже подумывает покувыркаться еще на одной перине, а, сладенький? А как насчет кого-нибудь постарше? Например, станцевать лежачий танец с ее старенькой мамашкой? Маленько постонать в потолок и поохать на луну?
— Мама! — возмущенно вскричала девушка. И распутная крестьянка закружилась в танце с полыхающими щеками и бесстыдными глазами, высоко подняв глиняный кубок с вином.
Аттила и девушка снова сели за стол, здорово проголодавшись. Он нашел под столом руку девушки и сильно сжал ее. Спаси меня, думал он. Девушка тоже сжала его руку, наклонилась и прошептала ему на ухо, положив скользкую горячую ладонь ему на шею:
— Не волнуйся, сегодня ты будешь спать в моей постели.
Танцевали еще церемонные танцы, когда шеренги мужчин и женщин, стоя друг против друга, обменивались поцелуями и снова отходили назад, хихикая и изображая смущение, скромно отводя глаза от тех, с кем делили постель только вчера вечером.
Потом с еще большим достоинством и со всей радостной торжественностью старого языческого духа они подняли статуэтку Приапа, и вся деревня прошествовала к опушке леса, где стоял простой каменный храм. Внутри, освещая двумя драгоценными свечами из пчелиного воска, стояла обнаженная статуя Великой Матери, которая сдержанно, благожелательно и властно улыбалась своим простым приверженцам.