И мужчины, и женщины по очереди целовали фаллос Приапа, а потом маленького божка благоговейно положили между ног Великой Матери. над парой опустили белую шерстяную завесу и любезно оставили их наедине на всю ночь, чтобы они совокуплялись — тогда сама Земля вновь родится весной.
Едва сельчане вышли из храма и в последний раз склонили головы перед своими возлюбленными божествами, как ночь прорезал хриплый крик, донесшийся с гор. На них потоком обрушились гневные слова, произносимые голосом надтреснутым и сухим, похожим на шуршащий в опавших листьях ветер.
Девушка прижалась к Аттиле, так что ее мягкие волосы восхитительно защекотали его щеку, и шепнула:
— Это местный сумасшедший по имени святой Иоанн.
Мальчик кивнул.
— Мы с ним встречались.
— Идолопоклонники! Прелюбодеи! — вопил святой Иоанн. — Пусть Христос смилостивится над вашими некрещенными и неисповедавшимися душами! Ибо вы обитаете у самого входа в ад и увязли в трясине дьявола — в своей похоти и грязном прелюбодеянии.
Люди переглянулись и весело захохотали. Некоторые заплясали, словно эти слова были своего рода неотразимой музыкой.
— Святой Иоанн! — кричали они, приветственно поднимая свои кружки с вином. — Святой Иоанн, спускайся к нам с горы! Добро пожаловать на наш Праздник Великой Матери!
В лесу раздался шорох, и появился старик. Он забрался на камень, и глаза у него сделались еще безумнее, подумал Аттила. На нем была длинная, грязная ряса из грубой коричневой ткани, седая борода спуталась, а тонкие губы яростно шевелились. Даже с такого расстояния мальчик мог учуять, как от него воняет: многие отшельники буквально восприняли слова святого Иеремии — тем, кто омылся в крови Христовой, нет нужды умываться.
— Горе тебе, о Израиль, ибо твоя грязь в твоих юбках! Как сказал пророк Иезекииль, ты занимался развратом и вожделел своих любовников, чьи члены подобны членам ослов, а изливают они, как изливают жеребицы!
— Где? Где? — заволновались женщины в толпе. — Я бы от такого не отказалась!
— Для чего, говорю я вам…
Но ту святому Иоанну помешали — сначала громкими непристойными криками, в которых утонул его надтреснутый старческий голос, а потом под одобрительный рев зевак мать девушки взгромоздилась на камень рядом с ним и начала задирать ему подол.
— Прочь от меня, Блудница в Пурпуре! — возопил Святой Иоанн, отчаянно пытаясь удержать свою рясу, которую толстуха успела задрать уже до тощих запаршивевших колен, и одновременно продолжая проповедь со всем возможным достоинством. — Изыди, о Иезавель без капли стыда!
Толпа бесновалась от восторга. В конце концов оба они, и отшельник, и крестьянка, топчась в своем тесном неизящном танце, оказались на краю камня и рухнули в толпу.
Крепкие юнцы постарались поймать их, так что ничего страшного не случилось, и святой Иоанн вскоре поднялся на ноги. В бешенстве потрясая посохом, уже собрался уходить на опушку леса, как его пылающий взор остановился на Аттиле, стоявшем рядом и с большим интересом следившим за происходящим.
Казалось, что Святого Иоанна объяло ужасом. Он ткнул костлявым, дрожащим пальцем во вздрогнувшего мальчика.
— Берегитесь, берегитесь, ибо грядет Конец Времен! — вскричал он.
Толпа замолкла, слегка растерявшись от внезапной нотки страха в голосе отшельника,
— Ибо не написано разве в книге пророка Даниила, что дочь владыки с юга придет к владыке с севера, чтобы заключить договор? О да, и разве не это случилось в наши дни с дочерью последнего императора Феодосия, которую называют принцессой Галлой Плацидией, обвенчавшейся с вождем готов?
Толпа заволновалась и окончательно растерялась. Подобная новость почти ничего для них не значила, но исполнившееся пророчество значило очень многое. Аттилу новость потрясла: он ахнул и злобно нахмурился своим собственным мыслям.
— О да, и разве не написано в том же пророчестве Даниила, что в Конце Времен придет с севера Князь Ужас и полностью уничтожит вас? Ибо он придет, как смерч, с колесницами и всадниками, и низвергнет все королевства в мире. И будет поступать по воле своей, и возвысит себя над всеми богами, и будет говорить непостижимые вещи против Господа над всеми богами, ибо возвысит себя над всеми. — Голос святого Иоанна поднялся до безумного вопля, а палец, которым он указывал на лицо мальчика, дрожал все сильнее. — И на лице его будут метки его жестокости. Смотрите, смотрите: он идет. Он идет!