Вдали послышались хорошо знакомые шаги. Бодена собрала всю свою силу воли, чтобы не предстать перед Потемкиным в таком упадке духа, — вся ее сила была в нравственной крепости; может быть, светлейший не решится покуситься на служительницу Бога, если она даст ему резкий, решительный отпор. И стиснув от боли зубы, она встала, усилием воли подавляя телесную слабость…
Шаги слышались ближе, ближе, совсем близко… Дверь распахнулась, и в кабинет вошел веселый, улыбающийся Потемкин.
— А, Бодена! — весело сказал он как ни в чем не бывало: он хотел разыграть комедию, делая вид, будто Бодену не привезли к нему связанной по рукам и ногам, а она сама добровольно пришла навестить своего «старого дружка». — Вот умница, что пришла! Здравствуй, моя козочка! Как живешь? Ишь ты! Все такая же красавица! Правда, лета свое взяли, но бабец ты все еще отличнейший. И как к тебе идет этот монашеский наряд! Ну, подойди же, поцелуй меня!
Он широко расставил объятия и сделал шаг вперед, намереваясь подойти к Бодене. Но из ее глаз на него блеснули такие молнии гнева, такое глубокое, священное негодование, что он остановился и с изумлением почувствовал внезапную слабость…
На несколько секунд воцарилось жуткое, томительное молчание. Скрестив руки на груди, гордо окидывая Потемкина уничтожающим взглядом, Бодена была хороша какой-то новой, неведомой для Потемкина красотой. Это была уже не капризная девочка, а женщина в расцвете душевных сил. Так стояла первая новообращенная христианка, когда ее ради потехи и в назидание черни бросали на растерзание голодному тигру. Зверь сладострастно встряхивает головой, нервно бьет хвостом, зыбь удовольствия пробегает под шерстью… Жмуря глаза, животное предвкушает возможность запустить острые когти в мягкое, нежное тело. Но вдруг его зрачки встречаются с твердым взглядом подвижницы, и сраженное крепостью духа животное покорно ложится у ее ног.
Если бы в этот момент против Бодены стоял тигр, он тоже покорился бы ее властной силе. Но перед ней было животное более кровожадной, более жестокой и более подлой породы — человеческой. И светлейший мог только замяться, смутиться на мгновение, но не отступить от намеченной жертвы.
Однако это был далеко не прежний Потемкин. Теперь ему стоило больших усилий не дать сбить себя с толку. И голос его звучал натянуто, напряженно, когда он небрежно бросил ей:
— Нет, я положительно изумлен! О, женщины, женщины, сколь многообразны вы в своих превращениях! Манит взгляд нежная почка, но прошел день — и почка уже превратилась в скромный, очаровательный бутон. Хочешь сорвать этот скромный бутон, но жаждешь видеть, что будет дальше. И вот — наивный бутон развертывается в благоухающий бело-розовый цветок. Пожелтели и упали на землю лепестки. Все кончено? О, нет! Маленькая зеленая завязь набухает и растет, превращаясь в дивный плод, позлащенный солнцем, расцвеченный радугой лета!.. О, женщины, женщины!
— Князь Григорий Александрович! — торжественно и строго ответила ему Бодена. — Я не женщина, я — монахиня! Ужели ты святотатственной рукой покусишься на то, что отдано Богу, что безвозвратно и безраздельно принадлежит Ему?
И эти простые слова снова внесли смущение и растерянность в душу Потемкина, и снова надо было собрать всю волю, чтобы не отступить, не уйти покорившимся и посрамленным.
— Дурочка, — с трудно давшимся благодушием ответил он ей, — ты не понимаешь, что в этом немало прелести. Знаешь ли ты, почему Дон Жуану непременно надо было увлечь Эльвиру и соблазнить ее на бегство из монастыря? Потому что ему надоело отбивать понравившихся женщин у обыкновенных людей. Вот отбить невесту у самого Бога — это другое дело! Так и я. Я достиг всего, что может желать человек. Теперь я иду дальше.
— Безумец, опомнись! На твоем челе ясно написано, что смерть стережет тебя! Близок, близок твой смертный час — ужели дерзнешь предстать так перед ликом Высшего Судии?
И опять что-то содрогнулось в душе Потемкина — ведь в последнее время его так терзала мысль о смерти! Слова Бодены ударили его в самое больное место. Но они задели и его дамскую гордость. Как?! Он, Потемкин, испугается чего бы то ни было, отступит?! Ну, плохо знает его тот, кто думает так! Светлейший уселся поудобнее в кресле и ответил: