Потемкин в десятый раз перечитал эту записку, резко встал с кресла и досадливо зашагал по кабинету.
— Что за причуды! — раздраженно забормотал он. — Ну откуда я достану ей стерлядей? В Неве они не водятся, привоза нет… Может быть, приказать Неве, чтобы завелись стерляди, да и делу конец, а в случае неповиновения — сослать в Сибирь? Скоро пожелает майских жуков в декабре или снега в июле! А достать все-таки надо… Именно теперь… Может, завтра уже она для меня птичье молоко доставать побежит, а сегодня я, хоть умри, стерлядей найти должен. Пришел Иван наконец? — обратился он к камердинеру, вошедшему на его зов. — Пришел? Позвать его ко мне!
В кабинет вошел дворецкий и смущенно остановился у порога.
— Ну? По морде вижу, что не достал! — крикнул Потемкин. — Ну так вот что я тебе скажу: если через три часа ты не достанешь двух-трех крупных стерлядей, то вечером отправишься в ту благословенную страну, где цветут и зреют… соболя! Понял?
— Ваше высокопревосходительство, дозвольте слово сказать: сыщики, коим я поручил расследовать, не имеет ли кто-нибудь стерлядей, донесли мне, что купец Лобанов два часа тому назад получил с Волги несколько крупных стерлядей…
— Ура! Наша взяла! Так беги скорей, чтобы купчишка сам их не съел!
— Был-с. Не продает, аршинник проклятый! «Я, — говорит, — сам стерлядей люблю и не для того их с превеликим трудом выписывал, чтобы бар потчевать».
— Ты сказал, что это для меня?
— Нет, ваше высокопревосходительство…
— Так поди к этому негодяю и скажи ему: «Генерал-лейтенант Потемкин приказал тебе, мерзавцу, немедля стерлядей отдать; а если ты аршинник, сего приказания не исполнишь…»
Потемкин остановился и задумчиво прошелся несколько раз по кабинету.
«Нет, — думал он, — это не годится. Рано львиные когти показывать, как бы афронта не потерпеть! Ведь проклятый Лобанов лично матушке-государыне известен; богат купчина, да и с иностранцами большие дела делает. Нет, негоже так».
— Вот что, — сказал он дворецкому, — поезжай сейчас к Лобанову и скажи ему, что я просил его приехать ко мне для переговоров о придворной поставке. Пусть сейчас же едет!
Через полчаса в кабинет Потемкина вошел преисполненный важности и гордости Лобанов.
— Чем могу служить вашему высокопревосходительству? — спросил он.
— Вот что, батюшка, говорят, ты стерлядей получил?
Лицо Лобанова вытянулось и в глазах мелькнуло раздражение.
— Да, получил, — ответил он.
— Так уступи ты мне их, батюшка. Я тебе сколько хочешь за них заплачу.
— Я в деньгах, ваше превосходительство, не нуждаюсь — у меня их больше, чем нужно. А стерлядей я и сам люблю!
— Ой, брат, смотри: не плюй в колодец, пригодится воды напиться!
Лобанов молчал.
— Хочешь по тысяче рублей за рыбку?
— Мне деньги не нужны, ваше высокопревосходительство!
— По десять тысяч рублей! Идет? По рукам?
— Нет, ваше высокопревосходительство, ни по десять, ни по двадцать, ни по сто тысяч не отдам. А ежели вам так уж хочется моих стерлядей получить, так удостойте меня вашим вниманием и подарите какой-нибудь пустячок на память!
— Что ты хочешь? Говори!
— У вашего высокопревосходительства очень уж картины знатные. Вот это что за женщина там?
— Не женщина, а Мадонна, Богородица, чудак!
— А кто рисовал?
— Андреа дель Сарто!
— Вот как! Андреа дель Сарто! — повторил купец, словно это имя было известно ему. — Хороша картинка! Дорогая небось?
— Только вчера купил ее у лорда Кэзкерта за двести тысяч рублей.
— Стоит того! Ей-Богу, стоит! Так вот ваше высокопревосходительство, я вам стерлядей, а вы мне этого самого Сарту!
— Ты в уме?
— Совершенно, ваше высокопревосходительство!
— Ну, кроме шуток. Что хочешь за стерлядей?
— Я уже сказал, ваше высокопревосходительство!
Потемкин окончательно вышел из себя:
— А хочешь я тебя, негодяй, палками до смерти забить прикажу? Ты забыл, купчишка…
— Нет, ваше высокопревосходительство, — с достоинством ответил Лобанов, — я ничего не забыл, а вот вы забыть изволили, что всякий вправе своим достоянием, как ему угодно, распоряжаться. Да и то вы забыли, что наша всемилостивейшая государыня-матушка, которой я в прошлом месяце удостоился о торговых делах с Англией докладывать, такого злодейства не потерпит. Нижайшее почтение, ваше высокопревосходительство!