– Бедная девочка. Как мне ее жаль, – сказала Жозефина, потрясенная этим известием. – Разве она не знает, что детей, родившихся без отцов, рано или поздно отдают на усыновление?
– По-видимому, нет.
Жозефина, казалось, была глубоко потрясена случившимся. Руки ее дрожали.
– Как вы думаете, если я поговорю с ней, это утешит ее хотя бы немного? Сейчас она очень нуждается в поддержке.
– Я уверена, что матушка аббатиса будет рада, если вы навестите Лизетт. Она в комнате рядом с родильной палатой. Мы перевели ее туда, когда у другой женщины начались схватки.
– Я знаю дорогу.
Поднявшись до середины широкой лестницы, Жозефина де Венсан столкнулась с аббатисой, спускавшейся вниз, и объяснила ей, что хочет навестить Лизетт.
– Вы очень добры, – сказала настоятельница. Сейчас, как вы понимаете, Лизетт безутешна. Она все время требует, чтобы мы вернули ей ребенка. Я очень опасаюсь, что она доведет себя до нервного срыва. Она ведь еще очень слаба.
– О, если бы я только знала!..
Аббатиса прервала Жозефину, слегка коснувшись ее руки.
– Все к лучшему. Мы обе прекрасно понимаем, как мир жесток к одиноким женщинам с ребенком на руках, и всем им грозит стать изгоями общества, где бы они ни были. Лизетт интеллигентная, образованная девушка. Она выйдет отсюда совершенно свободной и сможет найти себе приличную работу, которую никогда не получит, имея на руках ребенка. Так что постарайтесь настроить ее с оптимизмом смотреть в будущее. Если конечно удастся.
– Я постараюсь, матушка аббатиса, – спокойно ответила Жозефина, но, чем выше она поднималась по лестнице, тем острее чувствовала, что совершила самую большую ошибку в своей жизни. В ее силах было предотвратить передачу ребенка в другую семью – ведь это она согласилась с решением настоятельницы отдать девочку приемным родителям.
Жозефина поднялась наверх и, постучав в дверь, вошла в комнату Лизетт.
Бедная женщина в рыданиях металась в постели. Приблизившись, к ней быстрым шагом, Жозефина де Венсан присела на край кровати и крепко прижала Лизетт к своей груди.
– Тише-тише-тише, – приговаривала она, стараясь успокоить ее.
Лизетт, постепенно осознав, кто рядом с ней, откинула назад голову и снова разрыдалась. Все ее лицо было мокрым от слез. Вцепившись в лацканы жакета благодетельницы, она кричала:
– Я никогда не говорила, что хочу отдать ребенка в чужую семью. Никогда! Я только согласилась, что монастырь сделает все возможное для моей дочери, но я не думала, что ее у меня отнимут. Она принадлежит только мне. Никто не имеет на нее прав! Вы влиятельная дама! Вы можете помочь мне вернуть мою дочь! Ради всего святого, сделайте это для меня.
Жозефина не на шутку разволновалась. Не в силах выговорить ни слова в ответ, она гладила Лизетт по лицу, убирая с него мокрые пряди волос.
– Это невозможно, моя дорогая, как бы мне ни хотелось помочь вам. Марию-Луизу совершенно законным путем удочерила одна пара. Это добрые, порядочные люди, которые не могли иметь собственных детей.
– Вам известно, кто они? – В глазах Лизетт, полных нескончаемой скорби, вдруг проблеснула надежда. – Объясните им все! Скажите, что произошла ошибка, непростительная ошибка!
– Увы, это невозможно. Я вам сказала лишь то, что известно мне. – Жозефина сделала паузу. – Эта супружеская пара вчера вместе с вашей дочкой отплыла в Соединенные Штаты Америки.
Лизетт ахнула и словно окаменела. Жозефина стала ежедневно навещать Лизетт, которая физически была еще очень слаба. Она перенесла сильный жар, потеряла много крови и страшно горевала по отнятой у нее дочке, но теперь начала медленно выздоравливать. Находясь в комнате для пожилых обитательниц монастыря, она часто неподвижно сидела в кресле с накинутым на колени одеялом и подолгу смотрела в одну точку застывшими от боли и страдания глазами. Спустя некоторое время визиты мадам де Венсан стали для нее привычными. Лизетт была благодарна Жозефине за участие. Та рассказала Лизетт, что в ее жизни тоже были трудные и горестные минуты, она потеряла не только любимого мужа, но и своих братьев и сестер. Тетя была единственным близким ей человеком, и ее болезнь вызывала у нее огромную тревогу.
Жозефина тоже оказалась благодарной слушательницей, она вызывала Лизетт на откровенные разговоры, когда они оставались наедине. Ей Лизетт впервые рассказала, как она застала Филиппа и Изабель в летнем домике, о своем побеге, о работе с Даниэлем в «Волшебном фонаре», затем – в универмаге, о службе в качестве экономки в доме судьи, пока судьба не привела ее в этот монастырь. Только о том, что Даниэль был отцом ее ребенка, она умолчала, а Жозефина не вытягивала из нее подробности. Больше всего Лизетт любила рассказывать ей о счастливых годах жизни, проведенных в доме бабушки в Лионе, и Жозефина поддерживала ее разговоры на эту тему, видя, что они хотя бы на время отвлекают девушку от грустных мыслей.
– Могу сообщить вам, что ваш возлюбленный сейчас, находится здесь, – однажды сказала ей Жозефина.
– Я допускаю это, – ответила Лизетт. – Но, как я уже говорила, я поставила точку на своем прошлом. Я жду, когда вступлю в наследство, а пока – когда окончательно выздоровею – собираюсь снова искать работу.
– Мне бы хотелось помочь вам, – ответила Жозефина. – Моей знакомой в Дьеппе требуется гувернантка для ее младшей дочери, и я могла бы дать вам самые лестные рекомендации, если вас заинтересует мое предложение. Уверена, вам там будет очень хорошо.
– Вы очень добры ко мне.
– Подумайте над моим предложением.
– Да, конечно. Мне хочется скорее уйти отсюда и, если ваша приятельница возьмет меня на работу, я постараюсь не разочаровать ее и сделать для ее дочери все, на что способна.
К концу мая Лизетт достаточно окрепла, чтобы покинуть монастырь. Несмотря на то что она сильно исхудала по сравнению с тем, какой была до беременности, силы ее полностью восстановились. Она чувствовала, что, потеряв ребенка, получила самый суровый урок, который только может преподнести судьба.
Ни одна из похищенных вещей к ней, естественно, не вернулась. Полиция ничего не нашла, однако монашки дали ей смену белья, пару чулок, простое платье голубого цвета, пеструю шаль из кашемира – все из запасов монастырского благотворительного фонда. Из своего личного гардероба Жозефина подарила ей два шелковых платья.
– Я не любительница писать письма, – сказала она при прощании с Лизетт, – поэтому не обещаю поддерживать контакт с вами, но от души желаю вам удачи. Уверена, что вы обязательно найдете свое счастье.
– Спасибо за все, что вы сделали для меня, – ответила ей Лизетт. – Не знаю, как бы я вынесла все эти муки, если бы не вы, ваша поддержка и доброе отношение ко мне.
Они обнялись, и Жозефина спешно покинула монастырь. Глядя ей вслед, Лизетт надеялась, что та обернется и помашет ей на прощанье, но этого не случилось. У женщины ручьем текли слезы.
Лизетт попрощалась с монашками и всеми постояльцами монастыря, с которыми здесь подружилась, и была готова к отъезду. В Дьеппе уже все было договорено относительно ее работы гувернанткой. Утром в день отъезда Лизетт постучалась в кабинет аббатисы.
– Вот твои драгоценности, Лизетт, – настоятельница достала из сейфа украшения и положила их на стол.
Лизетт надела жемчужное ожерелье, защелкнув застежку, украшенную бриллиантом. Она на секунду задержала на ней руку, испытывая знакомое ощущение. Серьги, браслет и брошь она уложила в затягивающийся на шнурок кошелек, сшитый ею из лоскутков ткани, которые ей дали монахини в период ее выздоровления.
Аббатиса достала кожаный бумажник и открыла его. Он был туго набит банкнотами.
– Пара, которая удочерила твоего ребенка, оставила тебе значительную сумму денег, чтобы ты могла освоиться в новой жизни.
Лизетт передернуло. Она быстро отвернулась, тряхнув головой.
– Нет! Они думают, что купили у меня ребенка? Возьмите себе эти деньги – в ваш фонд милосердия!
– Эти деньги предназначались тебе, но я поступлю так, как ты желаешь.
Аббатиса отодвинула толстый бумажник в сторону и протянула Лизетт маленький кошелек.
– Как я уже тебе говорила, никто не покидает монастырь с пустыми руками. В этом кошельке достаточно денег, чтобы ты могла прокормиться ближайшие двое суток. – Она сделала предупреждающий жест. – Не позволяй собственной гордыне отвергать эти деньги. Они даются тебе от имени нашей пресвятой Богородицы.
– Тогда я с благодарностью принимаю их, – ответила Лизетт и взяла деньги.
– Есть еще одна вещь, которую, я уверена, ты будешь рада принять. – Достав из выдвижного ящика стола конверт, она протянула его Лизетт. – Сегодня ты ожидала получить билет на поезд до Дьеппа – от своих новых хозяев, но мадам де Венсан сделала для тебя еще кое-что.
Увидев, как лицо Лизетт внезапно помрачнело, она подняла руку, чтобы успокоить ее.
– Не пугайся. Все хорошо. Мадам де Венсан внесла кое-какие изменения. В этом конверте билет на поезд, но не до Дьеппа, а до Лиона. Этим она хотела выразить свое доброе расположение к тебе и наилучшие пожелания на будущее. Кроме того, она оставила тебе лучшую рекомендацию для работы и банковский чек, который поможет тебе справиться с денежными затруднениями, пока ты не устроишься.
– В Лион! – Лизетт была ошеломлена этим приятным сюрпризом. – Как она добра! Будем считать, что я одалживаю у нее эти деньги и обязательно верну их!
– Она знала, что ты скажешь именно так, – настоятельница кивнула. – Вернешь ты или не вернешь эти деньги, для нее сущий пустяк. Просто она хотела на деле помочь тебе в трудную минуту. По отзывам сестер, – продолжала она, – я знаю, что ты никогда не увиливала от работы, которую тебе давали в монастыре, и я по просьбе мадам де Венсан написала дополнительную рекомендацию от своего имени. Надеюсь, эти два письма помогут тебе найти хорошее место в Лионе.
Взяв конверт, Лизетт крепко прижала его к груди.
– Спасибо, матушка аббатиса! – От радости у нее перехватило в горле. – Я обязательно напишу мадам де Венсан и поблагодарю ее лично, а пока передайте ей, что я никогда не получала более дорогого подарка, чем этот билет. Он даст мне возможность вернуться домой.
– Я передам.
Когда за ней закрылась дверь монастыря, Лизетт еще немного прогулялась, а потом повернула на улицу, ведущую к вокзалу. Теперь ей ничего не мешало вернуться в Лион!
Ничего! Но где взять силы, чтобы дальше идти по жизни без своего ребенка, которого всегда будешь любить?