— Кто тут есть? Можно войти?
Никто не отозвался. Ветер надувал и хлопал брезентом.
Марина вошла в полумрак круглого помещения, а когда глаза попривыкли, различила вдоль стен фарфоровые фигуры в человеческий рост. В центре павильона стояла гейша в пёстром кимоно, рядом, подвернув под себя ноги и скрестив жёлтые руки на груди, сидел мандарин. Из-под золотистой его шапочки змеёй струилась чёрная коса.
Марина пошла вдоль стен, разглядывая фарфоровых людей в ярких костюмах, изукрашенных золотыми и серебряными узорами. Она не сразу заметила незаконченную скульптуру юноши из грубой глины. По левой стороне его груди пролегла глубокая трещина.
— Бедненький! — сказала Марина и провела ладонью по трещине, вдруг ощутив теплоту словно живого тела.
Что-то зашуршало и прозвенело за её спиной, она оглянулась и застыла от ужаса: мандарин встал, раскосые глаза зло засверкали, и заскользил по полу к ней! Больно сжав холодными пальцами плечо Марины, он прохрипел:
— Я изжую твоё сердце…
Фарфоровые фигуры задвигались, отходя от стены, кто-то ущипнул Марину, гейша, улыбаясь алой щелью рта, впилась в шею и злобно пробормотала:
— Уродина в уродливом платье…
Почти теряя сознание от ужаса и омерзения, Марина вспомнила о дочке — хорошо, что её нет здесь! Фарфоровые болваны надвигались, теснее сжимали кольцо, протягивали к ней руки. Марина закричала и попыталась выбраться из павильона. Холодные руки скользили по спине, стараясь задержать. И тут из угла неуклюже выступил глиняный юноша и начал отталкивать эти руки, а они били по нему — кусочки сухой глины со звоном падали на землю.
Марина выбежала, перепрыгнула через ручей, и голос, показавшийся ей знакомым, крикнул:
— Остановись, ты в безопасности!
Должно быть, ложбина с ручьём оказалась непроходимым рубежом для преследователей. Они остановились на противоположной стороне, подпрыгивая и злобно вопя. Трескалась, опадала блестящая оболочка из фарфора. Рыбьей чешуёй, дробясь на сотни кусочков, сползала яркая одежда, осыпались фарфоровые щёки и носы, отваливались красные губы… С удивлением заметила Марина, как из-под облика мандарина показался ОН. Только не было в ЕГО лице обожания и нежности — высокомерие, насмешка… А гейша обернулась вдруг той милой, всегда доброжелательной толстушкой — олицетворение неприязни… Ещё и ещё знакомые лица!
Глиняныйюноша сидел на дне ложбинки, положив на колени изуродованные руки:
— Уходи и не возвращайся к ним! — В голосе его было сострадание.
Далеко-далеко по морскому пляжу женщина в очках вела за ручку маленькую девочку, та часто нагибалась и что-то поднимала.
— Подождите меня! — закричала Марина и побежала от странного павильона.
Кто-то постучал в низенькое окошко, и она проснулась. Под окном стояли женщина в очках и дочка:
— Мама, мама, а мы уже искупались — водичка такая тёплая, и я училась плавать!
— Ты долго спишь, — упрекнула Марину женщина. — Разве забыла, что сегодня твой день рождения, а ничего не готово! Наверняка же придут твои друзья!
Она выжидающе смотрела на Марину, сделав ударение на слове «друзья».
— Мне приснился страшный сон, — сказала Марина, — очень страшный сон…
— Иногда сны сбываются, — чуть усмехнулась женщина в очках, — особенно под пятницу… Поторопись, нужно всё приготовить.
Курортные друзья собрались в комнатке Марины. Было много подарков и цветов. Все восхищались Марининым платьем и говорили, что сегодня она очень красивая, а ей было так радостно чувствовать себя нарядной и красивой.
Главным для неё на празднике был ОН — глаза так и излучали нежность, и у Марины сладко кружилась голова. Преподнеся букет красных роз, ОН шепнул:
— Это символ!
Женщина в больших очках, недавняя знакомая, молча сидела в углу или меняла на столе тарелки.
Неуклюжий чудак, кажется, тоже влюблённый в Марину, подарил бледные, привядшие гладиолусы и смущённо покраснел. Почему-то руки у него были сплошь в царапинах.
Дурачась, Марина шепнула ему:
— Я знаю, ты Глиняный, но, сам подумай, если всем не верить, будет страшно и скучно жить!
1990