И они вернулись наверх, и стояли под душем, сдирая с кожи каменную коросту, харкали, плевались, сморкались и матерились, и вот, наконец, вышли на улицу и зашагали к баракам вдоль электрического забора, за которым вдалеке высились угрюмые горы. Они дошли до бараков и уже собирались войти, как вдруг из толпы к Умнику подбежал длинный жлоб с пятнистым лицом. За ним семенили шестерки и несмело хихикали.
— Вот этот? — прохрипел жлоб, схватив Умника за воротник так, что тот поперхнулся.
— Ага, Засранец, ага! Он самый, Засранец, как раз! Он, подлая жаба, он!
— Засранец, что за проблема? — Лысый шагнул вперед. — Оставь его. Новенький, еще не ворвался.
— Интересно, хи-хи, во что тут врываться? Не вижу, Лысый, во что тут врываться. Гадить все умеют, засранцы, это нам из башки не стирают, — Засранец встряхнул Умника. — Чем же тебе, мой хороший, мы так не понравились? Что же ты вдруг не стал с нами гадить, засранец ты долбаный?
— Я не стал гадить не с вами, а просто там, где вы гадите, — Умник сжал челюсти.
— И почему же так, мой хороший? Чем же тебе вдруг не понравилось где мы гадим, все?
— Мне не понравилось, что вы, все, гадите прямо под окнами. Я не хочу срать там же где сплю.
— Ага... — Засранец мерзко ухмыльнулся и сильнее стянул Умнику воротник. — Значит, мы все такие гадкие, такие сволочи, и ты один вдруг нашелся хороший и правильный? Такой, на тебе, чистенький?
— Я этого не говорил, — просипел Умник. — Просто я не хочу срать под своими же окнами. Где срете вы — дело ваше. А я под своими же окнами срать не хочу.
— Засранец, — Дед тронул жлоба. — Оставь новенького в покое. Его только утром воткнули. Еще не ворвался.
— Ну вот и ворвется, гаденыш. Если вы объяснить не успели, я как раз объясню. А ну-ка, — Засранец снова встряхнул Умника, — снимай штаны, мой хороший. Снимай штаны и садись, засранец ты долбаный.
— В смысле? — просипел Умник.
— Садись и испражняйся! Прямо здесь, прямо под окнами! — шестерки за спиной Засранца захихикали и закривлялись. — Где ваши окна, Лысый, — вот эти? А ну-ка...
Засранец проволок Умника по дерьму и швырнул под окна барака. Умник упал лицом и руками в дерьмо, плевки и окурки, попытался подняться, но после ужасного дня в забое сил у него не осталось.
— Устал, даже сесть не можешь? Давай я тебе помогу, бедненький, — Засранец вздернул Умника за воротник. — Сри, засранец ты долбаный!
— Отстань, — просипел Умник. — Я не буду гадить у себя под окнами.
— Значит, не будешь? — издевательский тон Засранца стал зловещим. — Не будешь, значит, срать у себя под окнами? Где срут все честные люди, засранец ты долбаный?
— Засранец, — произнес Дед спокойно, — он убогий, больной. Он бракованный, не трогай его. Ты знаешь, иногда это бывает.
— И что? — жлоб обернулся к Деду, сощурившись. — Пусть, значит, среди нас заводится всякая тля, да еще больная? А лечить его кто будет — ты? — он обернулся к Умнику, который сидел на корточках и смотрел в сторону. — Спрашиваю в последний раз. Ты будешь здесь гадить?
— Нет.
Засранец выхватил из сапога железный стержень и ударил Умника в голову. Стержень звякнул над ухом, Умник опрокинулся вбок, ткнулся виском в землю, и кровь медленно потекла по месиву грязи и испражнений. Шестерки заверезжали от радости и восторга.
— Если очухается, будет гадить со всеми, — ухмыльнулся Засранец и потыкал Умника стержнем. — Смотри, какой умник нашелся... Не нравится ему где все гадят. Засранец долбаный.
Засранец ушел, шестерки уволоклись за ним. Подошел дежурный, двинул Умника сапогом, обронил Деду:
— Убери.
Лысый с Дедом подхватили Умника и, стараясь не заляпаться кровью, поволокли в барак к медикам.
— Вот вы достали уже, — врач покосился на окровавленный череп.
— Делай свое дело, — Дед положил Умника на топчан. — Залепи дырку, залей там чем нужно, и если очухается — свистни. Он бракованный, так что если подохнет, ему же и лучше.
— Вот ведь неугомонный кретин, — Лысый хихикнул, оглядывая пустые нары. — Дыра в башке еще мокнет, а он отвалился куда-то.