Мне довелось не раз наблюдать Михнова «на природе» — летом в деревне.
Любованию красотами природы он, казалось, предпочитал рыбалку, да и к ней относился без особого энтузиазма. Так может показаться, если сразу же должным образом не учитывать именно художнического и с отчетливым метафизическим оттенком характера его наблюдений над природой. Его особо привлекал горизонт, линия соединения неба и земли, неба и воды. «Есть Земля и Небо, а между ними — Руки». Руки, надо полагать, — это руки художника, по аналогии с руками Творца, определяющего взаимоотношение изначальных сфер творимого Им Бытия. Достаточно много картин Михнова имеют название «Из цикла „Горизонтали“». В «Г оризонталях» он решал разные конструктивные задачи. Но естественно возникает вопрос: соотносимы ли его картины (не только «Горизонтали») с физическим «строением природы» и с непосредственными природными явлениями? Другими словами, возможны ли в них различимые элементы живописного пейзажа? Если иметь в виду сознательную преднамеренность художника, то весьма сомнительно, а если воспринимать опосредованно, на уровне ассоциаций, то очень даже вероятно.
В экспозиции на Полтавской была выставлена прекрасная картина «Белая ночь». Вряд ли кто, я думаю, усомнился тогда в прямом значении ее названия: необычно, загадочно, но «похоже». Таких картин с конкретным названием, которое оказалось «уместным», у Михнова можно насчитать немало. Но не они составляют ядро его творчества.
В данный момент, когда я пишу эти строки, передо мной на стене висит один из шедевров Михнова, картина 1977 года, которая называется «Покой». Название тоже отчетливое, но гораздо более отвлеченное, чем «Белая ночь». И ассоциации, возникающие здесь, — иного рода. Не намек на осязаемую предметность пейзажного вида — «Покой» вызывает ощущение обширного неузнаваемого пространства, может быть — (одна из версий) где-то под водой. Отдаленно это напоминает картины Ива Танги, только без свойственных Танги намеренных сюрреалистических загадок. Условные «подводные миры» Танги населены странными существами и механизмами, какими-то (так и хочется спросить: затонувшими?) вещами обихода. «Мебель времени» называется одна из картин Танги. В «Покое» Михнова властвуют полнота и гармония, не за- стывшая, а трепетная, как дыхание гармонии. Колеблются стебли какого-то воображаемого растеньица (вертикаль в левой части картины) — так колеблются водоросли под действием незримого подводного течения. Или — дуновения ветерка. В картинах Михнова мы легко переселяемся в любой неизведанный мир, из подводной или космической бездны — на земной простор. В «Покое» циркают легкие, совсем прозрачные формы наподобие стрекозок — им здесь тоже место, в трепетном пространстве целого. Благородный серебристо-серый колорит картины светится голубыми и золотисто-розовыми полутонами — тоже в составе гармонического единства.
Ростислав Климов, размышляя о выставке на Полтавской, выделил, мы помним, среди произведений, выражающих «смуту» художника, другую группу картин — проникнутых «прозрачной гармоничностью». «Покой» (а он был представлен на той выставке), вполне возможно, был отнесен им к этой группе. Картин такой тональности у Михнова сравнительно немного. И они лишний раз подчеркивают не внутренний раскол, а динамическую полноту и завершенность его позднего периода.
Природа в творческом сознании Михнова предстает как субстанциальный феномен, неисчерпаемый источник формообразования. Михнов не «писал» природу — он стремился сам быть природой и «добавить» что-то существенное к ее созидательной силе. Он воспринимал природу на самом высшем уровне — уровне Бытия. На этом уровне природа выходила далеко за пределы «мотивов творчества». Будучи для художника толчком и первоматериалом, она в то же время предстает как предмет его преклонения и веры.