Перед тем как все сели за стол, пришлось, как обычно, немного подождать. Ира включилась в суету на кухне, Федя пошёл на балкон жарить мясо, а мужчины с Лилей и детьми сидели в гостиной с бокалами в руках. Краем глаза Ирина видела, что папе с ребятами некомфортно. Пить вино без закуски он не привык, за стол пока не приглашали, беседа ему казалась какой-то неконкретной, слишком никчемушной, чтобы отцу она стала интересна. Лиля могла бы помочь дедушке, сесть с ним рядом, но она этого не делала. Олег по-прежнему не обращался к нему никак, а Лёня пытался быть любезным: «Леонид, а вам налить вина? Белого или красного?». Отец покачал головой — никакого, мол, не надо. Ира видела, что это «Леонид» выводит его из себя. Он подошёл к детям, но они играли с Наташей и в дедушке сейчас не нуждались. Он вышел на балкон к Феде и стал ему рассказывать старую историю, как «когда-то в институте в альплагере они у пастухов тоже ели шашлык, зажаренный на настоящем мангале». А тут мангал — газовый, надо же! Это, конечно, не то, но тоже ничего. Федя что-то ему отвечал, но Ира понимала, что про мангал ему неинтересно, и мысленно благодарила мужа за то, что он не бросает отца. Нет, её папа в семью не вписывался, и Ира пыталась понять почему: он пока чужой или это просто разница в возрасте? Может, никого не отпускает дикость ситуации? А может, её отец здесь вообще лишний и никогда по-другому не будет? Наверное, всё вместе. У Иры враз испортилось настроение.
Видимо, это почувствовали все. Даже когда они уселись за стол и прошла первая суета с наполнением рюмок и тарелок, стало очевидно, что никто не расслабился. Наташа сидела на высоком стуле, но так куксилась, что её пришлось вытащить. Она куда-то побежала, первый тост за её здоровье оказался смазанным. Марина вышла из-за стола, за ней вышел Олег. Ира видела недовольное папино выражение, как бы говорившее, что маленький ребёнок слишком избалован и не знает своего места, что родители её «распустили». Он решительно налил водки себе, Лёне и Лиле. Ирине предложил вина, и, когда она отказалась, громко спросил: «Что это с тобой?» Ответ про проблемы со здоровьем и плохой сон он слушать не стал. Федя пил красное вино — от отца это не ускользнуло, и с неприятной издевательской интонацией он спросил: «Что это на тебя нашло, что ты у нас теперь не пьёшь?» Те, что не пили, были, с папиной точки зрения, подозрительными людьми, ну, или, в крайнем случае, серьёзно больны. Язва желудка или что-нибудь в этом роде. Таких жалко.
Они уже выпили полбутылки, когда вернулся Олег. Ему тоже налили, произнесли какой-то тост, и Олег по обыкновению выпил пол-рюмочки. Отец это заметил, но ничего не сказал. Все немного расслабились, дети наелись, вышли из-за стола и стали играть с Наташей. За столом стало шумно и весело. Олег включился в застолье, но пил по полрюмки, иногда даже просто пригублял и ставил свою стопку на место. Теперь отец смотрел на него не отрываясь, с брезгливым осуждением и насмешкой. Ирина знала почему: так раньше никто не пил, пить надо честно, не хитрить, по полрюмки — это не по-мужски. Стыдно за Олега, он нарушал этикет «пей до дна». Не хочешь пить — не пей. Мало ли какие у тебя резоны, но так пить мужику совершенно недопустимо. Это как в картах «передёргивать», а шулеров бьют стулом по голове. Отец выразительно глядел на Олега, а тот никаких его взглядов не замечал и искренне не понимал, за что его можно осуждать. Косые папины взгляды понимали только Ира и Федя. Да, это правда. Олег пил водку «не так», но им это было совершенно безразлично, а вот папа явно раздражался, и Ира понимала, что даже по такому пустяковому поводу ситуация может накалиться до предела.
Её уже мучили дурные предчувствия, когда разговор свернул на скользкую тему — про матерей. Ирина даже не уловила, как это произошло. Начал вроде Лёня — упомянул свою мать. Что-то насчёт того, что с ней нужно осторожно — она обижается и практически никогда не может отстоять свою точку зрения, хотя назвать её точку зрения её собственной язык не поворачивается, потому что она настолько рьяно разделяет мнения папы, что они кажутся ей своими. Ничего криминального, хотя даже одно только упоминание Лёней матери уже показалось Ирине странным. Лёня не любил о ней говорить. То ли не считал маму достойной обсуждения, то ли для него упоминание её поступков и черт характера было нежелательным. Если разговор о ней всё же заходил, Лёня защищал маму изо всех сил, хотя было видно, что он это делает из чувства долга, но на самом деле считает критику своей матери справедливой. Ира видела, что отец насторожился: он считал, что про маму надо всегда хорошо, даже восторженно. Так правильно. В этом вопросе он никакой объективности не признавал.