На следующее утро Ирине не надо было никуда идти, и встала она довольно поздно. Отец с Федей давно позавтракали. Когда она спустилась вниз, мужчины были наверху, она слышала их голоса, но составить ей компанию никто не захотел. Отец её явно избегал. «Ничего, куда ты денешься. Всё равно со мной останешься», — злорадно думала Ирина, внутренне побаиваясь неминуемого разговора с отцом. Её решимость ругать и отчитывать папу за вчерашнее резко пошла на убыль, и теперь Ирина опасалась, что сама окажется кругом виноватой, вместе со своей семьёй. Но ведь это же теперь была и его семья, он что, так поведёт разговор, что его хата с краю? Это его внучки, его правнуки. Хотя что правнуки? С ними у деда было всё нормально, более чем. Да ладно, будь что будет. Что гадать! «Пап, иди сюда!» — позвала Ирина, когда за Федей захлопнулась дверь. Отец спустился вниз, уселся за стол, и Ирина сразу почувствовала, какой он напряжённый:
— Ну что, хочешь со мной обсудить, как мы в гости сходили?
Ирина отметила, что отец, в своей излюбленной манере, не называет её по имени, полностью убрав доверительную интонацию. Да умел ли он разговаривать с ней? Нет, беседы у них с отцом никогда не получалось, с его стороны это были либо долгие монологи о чём-то своём, либо лекции, либо нотации. Может, он кого и слушал, но только не её. У него не хватало терпения её выслушать. Он прерывал, говорил, что понял, или что он и так уже знает, что она хочет сказать, что она ничего не понимает… Вариантов было много, но они сводились к тому, что она должна слушать его, а не наоборот. Ну, правильно, он и сейчас не даст ей высказаться, сразу начнёт высказывать свои претензии, возьмёт на себя инициативу. Так и вышло, отца было уже не удержать:
— Я вообще не понимаю, как ты это допускаешь! Они уже совсем обнаглели. За столом — старшие, дети, женщины, а они… эх, ты! Ну разве у нас дома могло такое происходить? Я бы не позволил, никому бы и в голову не пришло так себя вести, а ты позволяешь. А раз позволяешь, то так тебе и надо.
Ира с ужасом обнаружила, что перед отцовской бесцеремонностью снова чувствует себя ребёнком, которого отчитывает папа. Ну что за идиотизм: внешне они сейчас не слишком отличаются, то есть она вовсе не выглядит дочерью этого мужчины, и по своему жизненному опыту они, в общем-то, сравнялись. И тем не менее, он разговаривает с ней менторским тоном, не допускающим возражений, наставительно, с оттенком неприязни, превосходства и снисхождения. С этим надо было что-то делать, и Ира была готова, хотя в глубине души вовсе не верила, что у неё что-то получится:
— Перестань, пап, смени тон. Что я допускаю? Что там вчера у нас такое особенное происходило? Из-за чего ты так разбушевался?
— Ты ещё спрашиваешь?
— Да, я спрашиваю. Что конкретно тебя возмутило?
— Как он смел назвать свою мать дурой? Ты считаешь это нормальным?
— Хватит тебе с этим «он», у него имя есть.
— Плевать сейчас на его имя. Я тебе суть объясняю, а ты к пустякам цепляешься.
— Пап, ты прав, на формальном уровне в обществе совершенно незнакомых людей это не считается нормой. Но мы — семья, и вряд ли стоит друг перед другом выпендриваться. Мы все многое знаем из истории отношений Олега с его матерью. У него это вырвалось, наверное, спьяну, но он действительно так думает. Не всё надо говорить, что думаешь, но иногда можно и сказать, и это был как раз такой случай. Он своё право быть честным в этом отношении выстрадал. Мы это знаем, а ты, извини, нет.