– Что с тобой? – услышал я какой-то далекий, взволнованный голос Постнова.
– Ногу свело, – невпопад брякнул я, когда понял, что Михалыч обращается ко мне, – сильно-то как!..
Михалыч посмотрел на мои ноги и осторожно так, так ласково (как врач психиатрической больницы) спросил:
– Левую или правую?
– Обе и одинаково, – зло ответил я и пошел в мониторку.
Позвонил Исаев, попросил подняться к нему.
– Сходи в кадры, – ничего не объясняя, сказал он мне, – всем передай, кого увидишь в цеху, Лилиана Владимировна просила всех зайти.
«Ну, вот и все! – подумал я, – вот прямо сейчас я и умру… от счастья.
Кабинет Лили находился в самом конце коридора. Он был мал и неудобен. Я догадывался, что он временный – просто несколько помещений пока еще оставались пустыми. Лили наверняка займет что-то лучше, или выгонит Леночку – лаборантку и выбросит все ее оборудование; а то и вообще самого Исаева прогонит куда-нибудь… например ко мне в мониторку!
Я, как Штирлиц, шел по нашему коридору. Шел в кабинет к мадемуазель Лили. И я не хотел идти к ней. Поэтому по дороге к мадемуазель я, что говорится, пошел налево. Я зашел к Леночке в лабораторию.
Леночка сидела за столом и что-то писала в тетради.
– Чаю хочешь? – подняла на меня глаза Леночка, показав мне этим, что все старое забыто.
– Нет, Лен, – отмахнулся я от несущественного, – а кто привел эту… как ее, Лили Вальдемаровну?
Леночка сделала испуганные глазки (умела она делать это замечательно!).
– Никто не приводил! Я ее боюсь! – почти шепотом проговорила Леночка.
– Как это, – изумился я, – сама, что ли, завелась?
– Вот именно, – серьезно подтвердила Леночка, – завелась! Ее сверху прислали. Из Москвы. Исаев сам в шоке.
– Лен, – спросил я с нарочитым безразличием, – а в твоей лаборатории можно приготовить… ну, там цианид какой-нибудь… а то у меня в мониторке мышка живет. Надоела, понимаешь, все шуршит и шуршит. Совсем спать не дает.
– Дурачок, – мило улыбнулась Леночка-лаборанточка и зачем-то посмотрела на стеллажи с реактивами.
Это ее «дурачок» было произнесено так похоже на то же слово из Тонечкиных уст, что у меня напряглось… сознание… где-то внизу.
«Эх, если бы не Лешка, – подумал я, – трахнул бы Леночку. Прямо в лаборатории бы и трахнул».
Тут я ничего представлять не стал, чтобы ни в коем случае не дать возможности моим мыслям, а, может быть и событиям развиваться именно в этом направлении.
– Вызывает, – посетовал я на жизнь Леночке.
– Она всех вызывает, – вздохнула Леночка, – знакомиться.
– Тебя вызывала? – спросил я в разведывательных целях.
– Конечно, – вздохнула Леночка, – первой и вызвала.
– Ну и что? – продолжал я разведку.
– Попросила расписаться в некоторых ведомостях, – давала показания милая Леночка, – а сама в глаза смотрит, изучает! По всему видно – изучает! Сказала, что собирается всему персоналу выдавать спецовки. Размеры себе в тетрадь пишет. Будем ходить все одинаковые, серенькие…
«Надо же! – подумал я, – Никакая она не серая мышка. Не иначе шифруется! Надо ее все-таки трахнуть. В Лаборатории.
– В глаза смотрит… – бубнил я невнятно, на всякий случай, изучая всякие удобные места в Леночкиной лаборатории, – в глаза смотрит… Лен, посмотри на меня! – внезапно кинул я пробный шарик.
Леночка посмотрела мне в глаза. Наивно так, по-детски. Но ее чудесная энергия так кольнула меня в сердце, что у меня невольно к груди (моей конечно) дернулась рука.
– Какие у тебя красивые глаза, черт побери! – не соврал я, – а многие не замечают.
Леночка глаза опустила, немного потеплела щеками, но совершенно не показала, что я говорю пошлость. Мало того, все больше и больше, в каких-то ее микродвижениях, я улавливал – наша серая мышка Леночка, не такая уж серая… и не такая уж и мышка!