– Точно! – согласился я.
– А давай ее сталагмитом звать! – озорно предложила Тонечка.
Я «пожевал» на языке словосочетание «сталагмит Лили».
– Нет, – определил я вкус словосочетания, – не получается.
– Почему? – наигранно надула губки Тонечка.
– Трудно произносится, – объяснил я, – так же трудно, как и Лилиана Владимировна. Я ее определяю как мадемуазель Лили.
– Мадемуазель Лили… мадемуазель Лили… – попробовала Тонечка. – Мадемуазель – это тоже слишком длинно! Тогда уж – мадам Лили.
– Мадам не получится чисто логически и биологически, – притянул я к себе Тонечку за талию.
– Почему, – уже без интонации вопроса добивалась истины моя милая ученица.
– Она девственница! – объяснил я, по-хозяйски запуская пальцы под резинку Тонечкиных трусиков. – Вот здесь у нее… не так как у тебя!
Тонечка Воробьева вспыхнула, попыталась (правда безрезультатно) оттолкнуть меня.
– …Как это?.. упиралась Тонечка напряженными ручками в мою грудь. – В ее возрасте… Блядь, а ты откуда знаешь?
– Из ее поведения! – быстро среагировал я! Только из поведения!
– Женька, отстань, – неуверенно попросила Тонечка, – вдруг войдет кто!
Я привычно тонул в красивых Тонечкиных глазах, уже подернутых знакомой поволокой, и начинал опасаться, что, погрузившись слишком глубоко, не смогу вынырнуть. Не хватит воздуха.
– Тогда понятно, – несколько более низким и несколько более хриплым голосом совсем без каких-либо интонаций произнесла Тонечка, – она – несчастная женщина.
Я обхватил кудрявую Тонечкину головку обеими руками, притянул к себе и невинно поцеловал в лоб.
– Мы будем звать ее просто и бесхитростно – Лили, – определил я конечное название сталагмита в юбке.
И так, Тонечка Воробьева за пультом, я поглаживаю ее локоток…
Дверь открылась внезапно, и в мониторную, обыкновенным образом, очень тихо вошла мадемуазель Лили. Я не проявил никакой реакции, просто оставил Тонечкин локоток в покое. Тонечка обернулась не сразу, но, по каким-то крошечным изменениям моего поведения поняла, что кто-то вошел.
Увидев кадровичку, Тонечка дернулась, тихонько ойкнула и слегка покраснела. В глазах мадемуазель Лили я прочитал, что эта Тонечкина краснота не укрылось от ее пытливого взгляда, мало того, этот маленький конфуз она сама непроизвольно выдала мимолетным и каким-то злорадным удовлетворением.
– Стучаться надо, Лили… Лилиана Владимировна, – тихо проговорила Тонечка себе под нос, подозрительно неестественно «споткнувшись» на непривычном словосочетании.
– Да? Неужели? А вот Евгений утверждает, – зло заулыбалась обладательница грандиозного таза, явно выдавая подготовленность именно к такому укору (правда, в ее понимании, исходящему не от Тонечки, а от меня), – что здесь никто не стучится, входят друг к другу запросто.
При этом она посмотрела на меня испытующе.
– Вы пропустили один термин, Лилиана Владимировна, – ответил я мгновенно, показав и свою готовность, и сделал паузу, не сказав какой.
Мадемуазель Лили выдержала эту паузу и, как мне показалось, несколько растерянно спросила:
– Термин? Какой термин?
«А проигрывать дама не любит! Надо бы с ней поосторожнее!» – успел подумать я.
– Лилиана Владимировна, термин – «свои», – не успев воплотить здравую мысль в жизнь, брякнул я без какого-либо намека на осторожность.
И без того, и так не очень розовое лицо кадровички, побледнело и пошло пятнами. Она фыркнула, и зачем-то, уставившись в верхний угол потолка (так делают кошки, когда воют от безысходности), произнесла ледяным голосом:
– Вообще-то я по делу!
Чувствовалось, что воздух в мониторке начал попахивать озоном – так накалялась обстановка. Я посмотрел на Тонечку. Сбитая с толку, непонимающая, что надо делать и что говорить, она готова была убежать, но элементарно не знала, как это сделать. Я понял, что положение надо спасать. Я встал, спокойно, с достоинством аристократа, подошел к мадемуазель Лили очень близко, открыто заглянул в ее глаза и низким голосом демона искусителя (каким в кино говорят герои – любовники), уверенно проговорил:
– Ну, какие дела, Лилиана Владимировна, в обеденный перерыв-то? – и, не дав ей опомниться, взял в свои ладони ее руку, продолжил. – А хотите чаю? У нас совершенно экзотическое варенье, для «своих»! Прошу Вас, не пожалеете! – уговаривал я Лили и осторожно, почти незаметно, поглаживал точку Хэ-Гу на ее кисти.
Не ожидавшая таких моих действий, мадемуазель Лили не сразу отдернула руку, а как-то нерешительно высвободила ее и отступила на шаг. Розовые пятна на ее растерянном лице исчезли, но только потому, что заняли все пространство, без промежутков – мадемуазель Лили не очень слегка покраснела. Впрочем, она довольно быстро взяла себя в руки и посмотрела на меня с любопытством и даже, как мне показалось, с некоторым уважением.