Чернов?
Это тот самый Чернов, который был в ресторане?
Заместитель губернатора?
Нет, этого не может быть.
Это, скорее всего, однофамилец, или бабуля что-то путает. Больше информации может дать только мать, но звонить ей я точно не буду.
ЧАСТЬ 38
Даже не помню, как прошло утро, все словно в тумане, вот Ангелину увозят на операцию, сжимаю до боли в пальцах ладонь Тимура, еще долго смотрю в одну точку.
А потом несколько бесконечно бесконечных часов ожидания, литр выпитого кофе, бабуля держится стойко, шепчутся с Тимуром в стороне. Даже знаю, о чем, но мне неинтересно.
— Все будет хорошо, не переживай, здесь лучшие врачи во всем мире, таких операций делают сотни. — Захар садится рядом, прижимает меня к себе. Цепляясь за рубашку, уткнувшись в грудь, вдыхаю знакомый и уже ставший родным аромат.
— Понимаю, но это ведь моя дочь.
— Ты прекрасная мама.
— Нет, я совсем не такая.
— Именно такая.
— О чем вы говорили с Ангелиной?
— Это секрет.
Чувствую, как Захар улыбается, это бывает очень редко.
— От меня у всех сплошные секреты.
Снова молчим, с ним хорошо не только заниматься сексом, но и молчать. Большой, стальные мускулы под кожей, горячий, надежный. Я бы хотела быть с таким мужчиной, но даже думать об этом себе запрещаю.
— Саша, послушай, я не мастер говорить, но… — Захар прервался, у него зазвонил телефон. — Извини, нужно ответить.
Отошел в сторону, долго слушал звонившего, при этом смотрел на Тимура. У них какая-то особенная связь, понимают друг друга без слов, словно читают мысли. Синяк на скуле Захара стал зеленым, а разбитая губа Тимура еще не зажила, со стороны выглядит даже мужественно, им идут шрамы и раны.
Привыкла к ним обоим до такой степени, что придется отдирать с мясом. Не понимаю, как такое могло случиться, абьюз какой-то, жертва испытывает эмоции к своему палачу.
Бред.
Хотя у нас не совсем так, я пошла на все добровольно, зная, что будет, что придется делать. Я не жертва. Или все-таки что-то есть?
Но тут пошли в ход запрещенные приемы: цветы, рестораны, подарки. Трогаю пальцами подаренный Тимуром кулон, все пройдет, и это тоже. Любви как не было, так и нет. В горле ком слезы обжигают щеки, мне так больно, а ведь еще ничего не случилось, они пока еще со мной.
Бабуля трясет меня за руку, все расплывается перед глазами.
— Саша, Саша, что с тобой? Все хорошо, операция закончилась, все прекрасно. Доктор только что вышел, они увезли Ангелину из операционной.
Бросаюсь в сторону, но меня останавливают, лишь потом понимаю, что все равно не пустят к дочери.
И вот тут меня срывает в истерику, задыхаюсь, голова идет кругом. Внутри что-то обрывается, я плачу и не могу остановиться, все то напряжение, накопленное годами, выплескивается наружу. А еще эмоции, что не дают жить последнее время.
— Котенок, ну чего ты? Все ведь хорошо, маленькая, все хорошо. Не плачь.
Тимур прижимает к себе, целует в висок, теперь уже его аромат заполняет мои легкие, успокаивая. Стоим так несколько минут, не хочу, чтоб он отходил от меня и выпускал из объятий. Как маленькая девочка, боюсь сейчас остаться одной и снова быть никому не нужной.
Все смешалось: чувства, эмоции, радость, счастье, слезы. А еще боль, она всегда со мной рядом.
— Мы летим домой, самолет готов. Пора, — низкий голос Захара, ему никто не возражает, киваю, вытирая слезы.
— Да, конечно, бабуля, ты, как Ангелина проснется, ты позвони, и пусть она со мной поговорит, если можно, и все узнай у доктора.
— Хорошо дорогая, не переживай, я буду рядом.
Быстро уходим, не могу понять, к чему такая спешка, все напряжены, наши вещи уже были собраны, я прекрасно понимала, что скоро полет обратно.
— Во сколько это случилось? А вы где были? Кто-то пострадал? — Захар повышает голос, морщусь, он сейчас совсем другой, морщина между бровей стала глубже, лицо — бледнее.
Тимур тоже говорит по телефону, сосредоточен, лишь кулак крепко сжат на колене до побелевших костяшек.
Боюсь спрашивать, что случилось, поэтому еду молча, смотрю в окно, я первый раз в Турции, а так и не видела, какая она. Лишь дорога, отель и госпиталь, но тепло и очень солнечно.
Снова частный самолет, та же стюардесса, стандартное приветствие, на нее никто не обращает внимания. Взлет, теперь за бортом голубое небо, а я лечу в неизвестность.
— Что-то случилось? — задаю вопрос только через два часа полета, когда нас накормили обедом, но мужчины так к нему и не притронулись, все о чем-то разговаривали в хвосте самолета.
— Все нормально.