6
Вернувшись в офис после ужина Фол попросил дать ему новую информацию — если она понятно поступала — на Фрица Золле; написал телеграмму в гамбургское представительство (работает «под крышей» Немецко-американского института по «исследованию проблем океанского судоходства» охватывает регион от Бремена до границы с ГДР) в которой сформулировал аспект своего интереса к Золле затем набросал план завтрашнего разговора с шефом и лишь после этого поехал домой.
...Председатель Совета директоров выслушал Фола внимательно, с улыбкой поинтересовался:
— Вы на самом деле слабо верите в возможность русской шпионской сети? Я имею в виду группу Степанова Золле. Ростопчина... Признайтесь, Джос, вы же не верите?
— Слабо верю. Но не отвергаю такого рода вероятности.
— В конечном счете, нашу фирму не очень-то волнует шпионаж, даже если б он и был. Пусть себе, только б нам не мешали.
— Пусть себе, — усмехнулся Джос Фол, — согласен.
— Значит, вам просто-напросто хочется прокатиться в Европу?
— Нет. Я там был прошлым летом. Устаю от Европы. Лучше всего я чувствую себя в этой стране... Дело в том, что альянс красного писателя с русским аристократом, живущим по швейцарскому паспорту, и глубоко верующим немецким историком представляется мне более опасным, чем шпионская сеть...
— «Третья корзина» в Хельсинки и все такое прочее? — вздохнул председатель Совета. — Что ж, хорошо думаете. Такого рода контакт, конечно, беспрецедентен, а потому нежелателен. Когда вы намерены лететь?
— Я доложу вам. Главное, что вы поддержали меня, спасибо...
7
Редактор Андреев, старый знакомый, — выслушав Степанова, вздохнул.
— Митя, побойся бога, о чем ты?! Мы съели все наши валютные запасы в первом квартале. Я отправлял Игоря на Ближний Восток, а Ваню в Латинскую Америку... Могу финансировать твою поездку в Лондон только осенью.
— Но ты ведь понимаешь, что мне Лондон не нужен осенью?! Он нужен мне в мае, в начале мая, я ж объяснил тебе! Клянусь, материал будет сенсационным.
— Можешь не клясться, я верю тебе. Ты вольный художник, ты не знаешь, что такое план и смета, не имеешь представления о режиме валютной экономии, счастливый человек...
— Сам просился в это кресло, — ответил Степанов. — Мог бы сидеть дома и писать книги.
— Не доставай меня, Митя, не надо. Если у меня что-либо получится с фунтами, я тебе позвоню. Ты где сейчас обитаешь?
— В мастерской, где же еще...
— С Надеждой, в разводе?
— На Западе это называется «живем сепаратно»...
— Большой ты мастер на формулировки, Митя...
«Он поразительно изменился, — думал Степанов, наблюдая за тем, как Андреев метался от одного телефонного аппарата к другому; голос менялся в зависимости от того, кто звонил; пятьдесят с лишним лет, а с начальством говорит, будто школьник; но ведь это не всякому начальству нравится; рано или поздно глупых начальников все-таки взашей гонят; и с подчиненными не надо б так уж иронизировать; поддевать можно только тех, кто вправе ответить тем же: ты б начальство поддевал, так ведь нет же, стелешься. Доктор наук, писатель, публицист... Неужели поддался вирусу чинозанимательства?
...Степанов вспомнил, как они познакомились с Андреевым четверть века тому назад; Андреев был тогда душою компании; никто так не умел вести застолье, танцевать, шутить, как он, сварить пельмени; никто не был так щедр на советы.
Потом он надолго уехал за границу, вернулся, встретились в Доме журналистов. Андреев достал какую-то мудреную книжечку (Степанов раньше таких и не видел), перебросил пару страниц, пояснив, что это «денник» — расписание встреч, звонков, памятных дат (не забыть, кого и когда поздравить), сказал задумчиво, что послезавтра в семнадцать тридцать у него есть «окно» и он рад был бы выпить со старым другом чашку кофе.
Степанов ощутил какую-то холодную пустоту. Перед ним был Андреев — прежний, красивый, резкий в движениях, — но в то же время это был уже совершенно другой человек, записывающий дату встречи с другом в «денник», в то «окно», которое свободно от деловых свиданий и нужных звонков.
Тогда Степанов подумал: «А может, он и раньше был таким, просто играл роль рубахи-парня?» Он одернул себя: ты не смеешь так думать о том, кого называл другом, это предательство обида — плохой советчик в человеческих отношениях, но, с другой стороны человек не умеющий обижаться, есть явление зловредное, приспособленец в конформист.
— Завтра перезвонимся, — сказал Андреев.