Дорогой Иван Андреевич!
Нет сил видеть трагедию, разыгрывающуюся ныне в Нижнем Новгороде, на «Всероссийской промышленной и сельскохозяйственной выставке».
Савва Иванович Мамонтов, имеющий, видно, добрые отношения с министром финансов Сергеем Юльевичем Витте, чувствовал себя здесь хозяином, но не хамом-нуворишем, как большинство наших хозяев, а меценатом, которого отличают такт и доброжелательство, что вообще присуще истинно русскому интеллигенту, радеющему о культуре не на словах, а на деле. Он и привлек к росписи павильона, посвященного Крайнему Северу, своего любимца Константина Коровина, а огромные панно в центральном павильоне поручил Врубелю. Конечно, только Мамонтов мог позволить себе такое. Когда старики академики развесили в центральном павильоне свои картины в громадных рамах, они оказались раздавленными талантливостью Врубеля. Работает он с невероятной скоростью и не считает нужным скрывать этого. Представляете, как это злобит его многочисленных врагов?! На одной стене наш сюжет, русский. А на противоположной — его панно «Принцесса Греза» по Эдмону Ростану. Он, кстати, сам и перевод сделал. Тот, что опубликовали, не понравился ему; французский, латынь Врубель знает, как русский, в совершенстве; по-моему, и немецкий чувствует великолепно, Ростановскую вещь сделал мастерски, лучше наших литераторов. Вообще же, коли говорить о иерархии в мире искусств, то, бесспорно, на первом месте стоит музыка, на втором живопись и лишь на третьем литература. Ведь ни Бах, ни Мусоргский перевода не требуют, они входят в сердца и души сразу же и навсегда. А литература субъективна в восприятии, да и перевод потребен отменный, соответствующий созданной прозе. Кстати, Врубель эпатирует общественность, браня повсюду Толстого: мол, пристрастен, Анну Каренину не любит, оттого и бросил ее под поезд, князя Андрея терпеть не может, оттого и заставляет его, несчастного, мучаться в лазарете. Признает только «Севастопольские рассказы». Считает, Толстой присвоил себе функции высшего судии, а сие, по его мнению, от папства. Достоевского тоже костит, мол, конструирует характер, подделка под Запад, оттого в Лондоне так и нравится. Зато Гоголя знает наизусть; читая, плачет и смеется, как ребенок.