— Если захотите вкусно поесть, я отведу вас в хороший кабачок, сытная еда, причем недорого. Я-то думал, что в самолете вас обкормили, поэтому пригласил сюда — здесь можно спокойно поговорить о деле, нет посетителей, начнут собираться к семи часам, не раньше.
— Вы все правильно решили. Давайте о Золле. Он меня сейчас интересует больше, чем все остальные.
— Но я не знаю остальных.
Фол отрезал:
— Я знаю.
Ричардсон обернулся к бармену, чтобы Фол не заметил острого чувства неприязни, вспыхнувшего в нем: интеллигент, он строил свои отношения с коллегами на принципе доверия и дружества, только поэтому и сумел собрать уникальную картотеку и завязать добрые связи с ведущей профессурой университетов севера Германии (на юге работал другой центр, базировавшийся в Мюнхене, под крышей филиала фирмы «Кемикл индастри лимитед», в Бонне работала резидентура посольства, в Базеле и Аахене дислоцировались филиалы швейцарского и голландского центров в рамках «Общества по исследованию проблем мира и развития»).
— Пожалуйста, Франц, — сказал Ричардсон бармену, — принесите кофе моему другу и мне. Если бы вы смогли организовать пакет молока, было бы вообще совершенно великолепно, И большой гамбургер. — Ричардсон наконец обернулся к Фолу; в глазах была смешинка; он давно уже подсчитал, чтобы погасить в себе гнев, ему достаточно семь-восемь секунд; вначале, правда, на это уходило секунд двадцать; собеседник, если не был полным чурбаном, не мог не обратить внимания на то, как долго Ричардсон копался в кармане, доставал сигарету, мял ее, прикуривал; всякая задержка темпоритма неестественна; только разве что заикание. Увы, далеко не всякий наделен этим удобнейшим качеством: естественная возможность продумать ответ, погасить ненужные эмоций, вызвать улыбку или даже сострадание собеседника.
— Вы зря на меня обиделись, Став, — заметал Фол. — Я бы никогда не посмел просить имена ваших информаторов. Это не входит в мои правила. Каждый делает свое дело так, как считает нужным, и с тем, кто ему пришелся по душе. Но и я никому не открываю то, что считаю своим. Поймите меня верно.
— Почему вы решили, что я обиделся?
Фол пожал плечами.
— Я мог бы принять вашу ложь, однако наши отношения после этого сломались бы, Стив, Я человек открытый, поэтому отвечу вам: я знаю, как вы работали над собой, чтобы научиться скрывать эмоции. Я знаю, с кем вы делились своими соображениями по этому вопросу. Более того, — он улыбнулся, — мне известно имя той актрисы из Бохума» которая давала вам уроки, некий сплав систем Станиславского, Брехта и «Комеди Франсез»...
— Что ж, значит, красные не очень-то далеки от истины, когда говорят, что мы стали страной тотальной слежки, привет Орвеллу, очень весело...
— Красные весьма далеки от истины, а вот обижаться друг на друга нам не пристало... Итак, я весь внимание, Стив.
Ричардсон откинулся на спинку стула, чтобы не мешать бармену накрывать стол, закурил, прикрыл глаза и, откашлявшись, начал монотонно, без всякого интереса, как-то со стороны раскручивать:
— После того как у Золле умерла помощница и подруга, он остался совершенно один, не приспособленный к жизни, с кредиторами, которых сдерживала она же, фрау Анна, с ее родственниками, теперь уже никто их не может уговорить, чтобы она повременили с выплатой им процентов йод деньги, взятые Золле в рост...
— Простите, что перебиваю, Стив. Деньги были взяты им, чтобы фотокопировать документы, необходимые для его поиска русских, польских и французских культурных ценностей?
— Естественно.
— Вы не обидитесь, если я, слушая вас, расправлюсь с гамбургером?
— Не обижусь. А я в это время выпью кофе.
— Да что же вы такой колючий?!
— В такой же мере, в какой вы бестактный.
Фол стремительно съел гамбургер, выпил молоко из высокого стакана, тщательно вытер рот салфеткой, на которой был изображен толстый бармен Франц, номер телефона и адрес его заведения, взяв зубочистку, прикрыл рот ладонью и, тщательно проверив, не осталось ли мяса во рту, сказал: