Аукцион [журнальный вариант, 1985]

Кстати, говорят, что сей «выученик» Чистякова вообще не пишет с натуры. Попросит кого руку вытянуть, пять минут поводит углем по холсту — и все, спасибо, больше не нужно! А мы-то ревнители прекрасного, все мечтаем про то, что на вернисажах будем видеть труд, правду, натуру, а не плоды воображения эстета. Эдак они бог знает что навоображают, а нам смотри! Я совершенно не возьму в толк, как Академия терпит все это! Не мог же Его Высочество Великий Князь Владимир позволить такого! Не мог! Пользуясь тем, что Е. В. занят делами государевыми, времени для просмотра всего, что малюют ныне, нету у него, пользуясь добротою его, ложь возводится в абсолют нашей культурной жизни. Когда я написал протестующее письмо в Академию, ответ пришел для меня весьма горестный, мол, учтем, благодарны, а выводов никаких!

Я готовлю небольшую заметку (но, признаюсь, вполне едкую) про то чуждое, что несет в наше искусство Врубель и иже с ним. Коли вовремя не поставить на их пути плотину, не запретить прикасаться гнили к святому храму творчества, бог знает какие горести будут ждать нас, милостивый государь Николай Сергеевич...

Впрочем, благообразный Верещагин, чуждый застолий и Бахуса, вполне, казалось бы, русский (если нет только в нем татарвы), умудрился такую возвести клевету на Русь и доблестное ее воинство своими «шипкинскими» гнусностями, что не приходится удивляться глумлению Врубеля над православными святыми Киева.

Прямо какой-то бомбардирский залп против традиций искусства и устоев нашей православной морали.

Дай бог долгой жизни спасителю и заступнику Победоносцеву, без него тьма опустится над Россией, распутство и грех.

Он соизволил любезно ответить на мое письмо. Идею коротких заметок супротив дэкадэнтов вроде Врубеля поддержал всячески.

Думаю, Врубель поежится после моих коротких заметок. Спесив весьма, гонор-то ляха, они бесенеют, ежели супротив шерсти погладить... Безденежье он легко переносит, о доме не думает, порхает по жизни, весел, общителен, любимец «общества», но мой удар, полагаю, запомнит надолго. И поделом! Такого рода удары ломали людей покрепче, чем он. Подкосится... Я незлобивый человек, Вы это знаете, мне, признаюсь, даже жаль его, по-людски жаль, но ведь истина-то дороже!

Остаюсь, милостивый государь Николай Сергеевич, Вашим покорнейшим слугою

Гавриил Иванов-Дагрель.

P.S. Нижайший привет Вам от моей Татьяны, она в восторге от Ваших последних статей в московской повременной печати, а также рецензий у Суворина в «Новом времени». Кланяются Арсюша, Миша, Федя и Лариоша.

P.P.S. Я намерен отправить письма старцам в Академию, тем, кому ненавистно все то, что ненавистно и Вам, и мне. Пусть выйдут из своих ателье, посмотрят воочию, что и кто поднимает в живописи голос и голову. Думаю, это подвигнет их к действию. К их мнению Е. В. прислушается, совершенно в этом убежден.