На этой же странице, только чуть ниже, «модернизм» определялся как общее направление искусства и литературы (кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, абстрактное искусство и тому подобное), выражающее кризис буржуазной культуры и характеризующееся разрывом с традициями реализма...
Вернувшись к себе, Фол полистал старые записные книжки, потом достал из нижнего ящика стола специальные альбомы для визитных карточек (на каждой стояла дата, краткая характеристика человека, вручившего ее), отобрал тот, который был укомплектован фамилиями критиков, экспертов по живописи, репортеров, освещавших наиболее интересные аукционы произведений искусства, проводимые лондонской фирмой «Сотби», медленно пересмотрел каждую страницу, заставляя себя вспоминать лица людей, заложенных в это его личное досье, и наконец отложил три визитки: Мишель До, обозреватель «Ивнинг пост» по вопросам театра, кино, телевидения и живописи, работал в Праге, Лондоне, Берне, Москве; жгучий брюнет лет сорока, нет, сейчас уже больше; хороший возраст, никаких шараханий, устоявшаяся позиция; Юджин О’Нар, владелец картинной галереи «Старз», и Александр Двинн, посреднические услуги при страховании библиотек, картинных галерей и вернисажей, устраиваемых крупнейшими музеями мира.
Мишеля До, однако, ни в Вашингтоне, ни в Нью-Йорке не было, телефонный автомат-ответчик пророкотал голосом журналиста, что тот прилетит в конце недели, сейчас отдыхает на Багамах, просит оставить свои координаты, позвонит немедленно по возвращении в конце этой недели.
Юджин О’Нар был на месте, предложение поланчевать3 принял сразу же; уговорились встретиться в рыбачьем ресторане на берегу Потомака; Александр Двинн попросил назначить встречу на девять; у меня люди из Прадо, объяснил он, возможен вернисаж Эль Греко, предстоит разговор о том, как транспортировать его картины, самолет или корабль; все доводы про то, что корабли тонут чаще, чем самолеты бьются, на людей из Мадрида не действуют, что вы хотите, мореплаватели...
Потом Фол поднялся в сектор информации, запросил все данные на русского художника Врубеля и его семью; живут ли в России, на Западе ли, если да, то где; особенно выделил вопрос о том, не был ли Врубель связан с большевиками подобно футуристу Маяковскому (он понимал, что этот вопрос наверняка вызовет ироническую улыбку у заместителя шефа подразделения информации, ничего, пусть улыбается, улыбка — не укус, можно пережить, русские — люди непредсказуемые, их суть определяют таинственные пересечения, непонятные прагматической логике западного человека; только там бизнесмен Морозов мог давать деньги на нужды революции, смешно представить себе, чтобы наш Рокфеллер давал деньги бунтарям) и, наконец, сформулировал последний вопрос таким образом, чтобы получить исчерпывающий однозначный ответ: действительно ли Врубель представляет для русских историческую, художественную ценность, и если да, то почему?
По прошествии десяти минут зеленоватый экран телевизора-ответчика засветился своим пугающим светом, забили молоточки ЭВМ, отстучав два слова: «Нет информации».
И все. Никаких иллюзий, будь проклята объективность техники; нет ничего слаще и надежнее людских слухов и мнений, их бы запускать в компьютеры, и не только на дипломатов и разведчиков, но и на модернистов; пусть надо мною смеются, перетерпим, все великое начинается с мелочи, как, впрочем, и все великое кончается малостью, диалектика.
Юджин О’Нар носил в петличке темного пиджака (шил в Париже) розетку какого-то странного ордена (скорее всего, ливонского); причесывался каждое утро у парикмахера, хотя давно уже начал лысеть, как-никак семьдесят два; суждения его были безапелляционны:
— Хитрить со мною вам не по плечу, Джос, проиграете, я научился хитрости в сорок третьем, когда меня сбросили с парашютом во Францию. Да и потом я ирландец. Я не «Мак», то есть «сын», я «О», то есть «внук», это еще престижнее. За мною предки — четыре столетия борьбы против британских оккупантов. Мы, из Ольстера, умеем не только гранаты кидать, но и вступать в необходимые для родины коалиции, будь то король Испании или двор Людовика, читайте историю... Эрго4: говорите правду. Что вас интересует? У вас хорошие связи, а это в наше время ценнее денег, я помогу вам, но при условии: карты на стол, игра в открытую...
— Я люблю темную только в покере, Юджин. Я действительно интересуюсь русским художником Врубелем, ценою на его картины, его письмами, покровителями, коллекционерами, отношением к нему в мире живописцев...
— Странный интерес... к странному художнику... У него врожденная маниакальность; родовая травма или дурная наследственность... На аукционах идет довольно неплохо... Хотя, на мой взгляд, краски его несколько странны, словно у человека, который хочет кричать, но от страха лишился голоса... Размеры его живописи впечатляют, но в полотнах сокрыта избыточная нервность, истерия какая-то... Очень нравилось семейству Клайфердов, он-то наш, а жена то ли из Киева, то ли из Москвы Они покупали его полотна в Париже и Женеве. Кажется, году в семьдесят третьем или пятом, могу ошибиться, цена была пристойной, но не сумасшедшей, как на Пикассо. Что-то восемь тысяч долларов к продаже. Торги дошли до пятнадцати, не более того. Да, пятнадцать, Клайферды уплатили пятнадцать, я получил эту информацию от Саймонза, он тогда ставил на русскую живопись, хотел собрать коллекцию для Штатов.