— Поразительно, — улыбнулся Фол, — истинная индустрия. А отчего у вас не вышло с русскими?
— Один просто-напросто убежал со своими картинами... Сейчас его ищет полиция... А три других спились... Я поселил их в одном доме, думал, как лучше, так они вздумали писать доносы консьержке, кто к кому водит баб с Пигаль. Они в Париже обосновались, я туда к ним летал. Склоки, друг на друга грязь льют, не хватило нервов, пришлось списать десяток тысяч — цена риска, ничего не попишешь, такова жизнь.
5
В отличие от старого ирландца Александр Двинн, видимо, догадывался, что Фол — никакой не дипломат; это его радовало, потому что большинство своих деловых операций он вел в Европе, а люди типа Фола располагают прекрасной информацией; что ж, услуга за услугу, как это принято в бизнесе; вполне достойная сделка.
Выслушав вопросы Фола, он моментально просчитал самую выгодную для себя линию поведения — на это ушли те шестнадцать секунд, пока он доставал из кармана зажигалку («Пьер Кардэн»), сигареты («Честерфилд» без фильтра), прикуривал и делал первую затяжку.
— Врубель, конечно, интересен, но об этом на Западе знаю я да еще кое-кто из специалистов. С какой точки зрения он интересен? Во-первых, то, что его сейчас чтут в России, весьма симптоматично. Раньше замалчивали. Он ведь церкви расписывал; на определенном этапе это не поощрялось. Теперь они поумнели, научились отделять злаки от плевел, мистику от искусства, а может, даже соединять оба эти понятия. Во-вторых, Врубель и поныне некое орудие в схватке традиционалистов и новаторов. Как вы заметили, обе эти позиции носят политический оттенок. Вас ведь интересует именно такой аспект?
— Отнюдь, — Фол сразу же понял, что собеседник уловил фальшь в его ответе; глупо; тут надо в лоб, чувственен, как баба, ничего не скроешь. — Меня интересует все, связанное с этим художником.
— Тогда спрашивайте.
— Если б я знал, что спрашивать, — улыбнулся Фол. — Друзья, занятые проблемами математики, объяснили мне суть революции, произошедшей в их науке: если раньше высшим достижением являлось получение однозначного ответа, то теперь смысл математики заключен в том, чтобы расчленить ответ на тысячу вопросов, а уж потом засадить их в компьютеры. Проблема выбора, множественность, очень актуально...
— Врубель ныне очень популярен в России, на Западе он почти неизвестен, — кивнув, продолжил Двинн. — Вообще мы сейчас переживаем определенный спад цен на рынке живописи. Абстракционисты, по сути, кончились, их берут только для дизайна в тех виллах, которые строят на берегу океана с широкими окнами без рам; кто-то, конечно, готовит новых гениев, но на это уйдет года три-четыре, надо уловить тенденции среди тех, кто согласен платить деньги... Точнее говоря, надо поначалу сформулировать и донести эти тенденции до них; процесс, как понимаете, непростой, дорогостоящий... Дали и Пикассо, считайте, умерли; попытка поставить на русских, приехавших сюда, не оправдала себя. Возрождение разошлось полностью, в продаже циркулирует всего десяток работ Тинторетто и Боттичелли...
— «Возрождение разошлось полностью...» — повторил Фол. — А скажите, с какого времени вы определяете точку отсчета? Какой век?
— Век нынешний, точка отсчета — конец сороковых годов, когда на аукционы стали вываливать сокровища Возрождения и русской иконописи; циркуляция трофеев, хаос в мире, отсутствие точного учета похищенного немцами в коллекциях Парижа, Польши, Чехословакии, России. Власти думали о том, как накормить людей, поднять Европу из разрухи, план Маршалла и все такое прочее... А уж когда напились и наелись, снова стали думать об искусстве, воистину, бытие определяет сознание. Мне приятно быть вам хоть в чем-то полезным... Запишите фамилию — Грешев, Иван Грешев, живет в Лондоне: Челси; Голливуд роуд, возле лучшего китайского ресторанчика; без почтового индекса в Лондоне запутаешься, так что запишите. С Грешевым надо заранее списываться о встрече, он знаток русского искусства конца прошлого века...