Со мной случается чуть ли не истерика. Я рыскаю по всей спальне в поисках чего-нибудь мягкого и хнычу, когда ничего подходящего мне найти не удаётся. Больше, нужно ещё больше, но выходить из спальни небезопасно. Я нервно грызу ногти, расхаживая взад-вперёд по комнате. Всё должно быть идеально, потому что, если этого не будет, беременность станет ещё опаснее, а я не могу рисковать. Щенки умрут, а я лишь без толку потрачу на это девять месяцев и уйму сил. Это нелогично и слишком выматывающе.
Дверь со щелчком открывается, и я бросаюсь обратно в гардеробную. Я усаживаюсь у двери скрестив ноги и выглядываю наружу, чтобы увидеть, как Бен заходит внутрь. Он слегка улыбается, но больше всего меня интересуют мягчайшие одеяла, перекинутые через его руку. Когда он подходит ближе, все мои мысли обращаются в волну удовольствия и возбуждения.
Бен опускается на колени у двери, и я отодвигаюсь, чтобы внимательно наблюдать, как он расстилает одеяла. Прежде чем он их разложит, я дотрагиваюсь до каждого, чтобы почувствовать запах и приложить материал к щеке. Некоторые из них лучше сгодятся для кроватки щенков, и я выхватываю их с предупреждающим рыком, другие же слишком грубые, и их лучше пристроить в передней стороне гнезда. Бен укладывает одеяла по местам и оглядывается, подняв брови.
— Богато, однако. — Он кладёт руки на колени и кивает в мою сторону. — Что ты там делаешь?
Я не поднимаю глаз.
— Это для щенков.
— О… щенки, иначе говоря — человеческие дети. По ходу, у тебя течка. — Бен теребит в руках одеяло, на котором сидит, и у него дёргается кадык. — Ита-а-ак… понимаю, ты сейчас немного не в себе, но мы не знаем частоту твоих циклов, и мы должны будем сделать это официально, когда тебе исполнится восемнадцать, так что…
— Никакого спаривания! — выпаливаю я. — Всё должно быть безупречно!
— По-моему, неплохо, — бормочет он, широко раскрыв глаза. — Ладно, Рей, какого хрена тебе ещё надо? Может, чёртову люльку? Ошейники? Блядские капли от блох и клещей?
Бен не понимает, а я не обязана ему что-то объяснять. Он сам должен знать. Он самец, и от него требуется обеспечивать меня всем до тех пор, пока щенка не отлучат от груди, только тогда он возьмёт всю заботу на себя. Малолетние дети, которые только начинают ходить, — уже не моя забота, а его.
Не дождавшись моего ответа, Бен стискивает зубы. Он наклоняется ко мне, отчего я напрягаюсь, бросая на него пронзительный взгляд. Я быстренько переползаю через одеяла, сгибаюсь, довлея над ним стоя на коленях, и не спускаю с него глаз. Он сдвигает челюсть, как будто снова о чём-то думает, а потом хватает меня за затылок и впивается мне в губы.
Тело и мозги перестают друг с другом ладить окончательно. Сперва я вцепляюсь в рубашку Бена, выкручивая её, но потом наклоняюсь ближе и просовываю язык ему в рот. Я хочу его. Он такой огромный и сильный, и только мой. Но рациональную часть меня, Альфа-разборчивость, видимо, тошнит при мысли о бесполезной трате времени и сил на слабую вязку и мёртвых щенков. Я притягиваю его ближе, и он стонет, толкая меня на спину в мягкие одеяла.
Здесь темно и тихо — идеально для спаривания, но совсем не идеально для того, что случится после. Я девственница, но мой расчётливый ум слишком уж об этом запаривается. Я удерживаю бёдра Бена своими бёдрами и коленями и целую его так крепко, как только могу, просто наслаждаясь вкусом. Он хватает меня за икру, чтобы убрать её с дороги, и я отползаю назад.
— Ай-ай-ай, — отчитывает меня Бен сиплым голосом. Он подползает ко мне и целует в шею. — За подарочки придётся заплатить.
Это так приятно. От его влажных и мягких губ покалывает кожу, и порыв уступить ему слишком силён. Но я всё же предупреждающе рычу, уворачиваясь от его губ, и стискиваю зубы, когда он пытается расстегнуть мои джинсы.
В бешенстве я пытаюсь ударить его по лицу, но он со зловещим рычанием переворачивает меня на живот. Цепляясь за задний край моих джинсов, он наваливается на меня. А потом протискивает грубую ладонь под блузку и нежно проводит кончиками пальцев по моему позвоночнику. Я впиваюсь ногтями в одеяла и дрожу от ярости. Это место для щенков, и допустить спаривания здесь нельзя — тем более с парой, которая не в состоянии обеспечить меня всем необходимым.
Бен наклоняется ко мне и лепечет на ухо, медленно проводя пальцем по внутреннему краю моих джинсов.
— Похоже, малявка, мне придётся уложить тебя на лопатки.
Я изворачиваюсь и даю ему звонкую пощёчину, и в шоке Бен лишь хлопает глазами. Я одной рукой хватаю его за щёки и, сдавив их, рывком притягиваю его лицо ближе.
— Убирайся из моего гнезда.
Бен наблюдает, как я встаю на колени, отодвигаясь от его лица, и смотрю на него снизу вверх. Когда мы подходим к двери гардеробной, я пихаю его, и он падает на ладони. Его грудь тяжело вздымается, пока мы друг на друга смотрим. Я упираю руки в бока, прекрасно осознавая, что моя футболка задралась выше пупка и демонстрирует подтянутый загорелый живот.
Бен сглатывает.
— Что ещё тебе нужно?
— Ты должен знать это сам! — рявкаю я и обвиняюще тычу в него пальцем. — За это ты отвечаешь! — Я опускаюсь на пятки и резко киваю. — Никаких щенков, пока всё не будет безупречно.
— У меня для тебя плохие новости касаемо детей, потому что твоя течка превращает тебя в бешеную и безрассудную суку.
Я фыркаю и высовываюсь из гардеробной, чтобы подтащить письменный стол к двери. Он практически полностью блокирует её, но всё же оставляет немного места, чтобы можно было выползать из-под него. Бен встаёт над ним и, приподняв бровь, опирается на поверхность. Я натягиваю простынь поверх пространства, откуда можно вылезать, и мурлыкаю, довольная результатом. Для Бена здесь слишком узко, он не пролезет.
— Что, чёрт возьми, всё это значит? — смеётся он. — Я могу просто…
Я вскакиваю на ноги и, стоя перед Беном, рычу на него, цепляясь за стол. Он оступается и сваливается на край кровати, широко раскрыв удивлённые глаза.
Моё горло вибрирует от предупреждающего рыка. Я сердито смотрю на него и впиваюсь ногтями в деревянный стол.
— Пошёл. Вон.
Бен что-то бормочет, но делает что ему сказано. Я не спускаю с него глаз, пока дверь спальни не закрывается, и только потом возвращаюсь в гнездо, чтобы устранить нанесённые Беном повреждения. Никудышный Альфа-самец. Только для одного и годится.
====== Ferae Naturae (Неприручаемая) ======
— Эй, Куджо*, я тебе кое-что принёс.
В ушах звенит, и я начинаю стонать, услышав голос Бена. Уф… я чувствую себя так, как будто меня поезд переехал. Я хватаюсь за голову и натягиваю на себя одеяло, свернувшись в мягком и уютном гнезде, которое соорудила, и надеюсь, что он просто уйдёт. По правде говоря, я лучше сяду в тюрьму, чем буду жить с ним. Он мудак, и к тому же слишком взрослый.
Ко мне возвращаются недавние воспоминания о нашем поцелуе, и щёки начинают пылать. Отстой! Вот как мне становится понятно, что я была не в своём уме.
— Уходи! — кричу я сквозь одеяло.
Что-то заскрипело.
— Разрешите ступить в Храм Беспорядка?
Я нахохливаюсь, выглядывая из-под одеяла, и вижу Бена, склонившегося над столом, чтобы заглянуть ко мне в гардеробную. Он иронично машет мне рукой и опускает подбородок на ладонь, подняв брови. Пахнет едой… Цыплёнок и стейк, жирненькие и свежие, приправленные травами и специями. В животе урчит, и я несчастно сижу в полутьме. Я ещё не окончательно сошла с ума, но по-прежнему чувствую смутное беспокойство, окружающее Бена. Это, наверное, просто мой грёбаный здравый смысл.
Бен манит меня длинным пальцем, самодовольно улыбаясь.
— Ты, похоже, голодная.
Как бы я ни убеждала себя, что это не так, живот всё же напоминает, что я проклятая врушка, выписывая болезненные кульбиты. Я сбрасываю одеяло и ползу на четвереньках к столу, за чем Бену слишком уж нравится наблюдать, и становлюсь перед ним на колени. Я пытаюсь держать себя в руках, но самая примитивная часть моего мозга счастлива, как свинья в помоях, что он принёс мне еду. Я обдумываю, не принять ли ещё один супрессант, и выжидающе смотрю на Бена.