- Славный какой, я не видела таких красивых деток. Правда, мама? Наш самый лучший!
- Конечно милая, конечно.
- Береги его мама, вымоли для него счастливую жизнь. Пусть живёт за меня и за деда, за три жизни счастья ему пусть Господь пошлёт. Назови Михайкой, как отца папиного звали, хорошим человеком был. Прощай мама, прощай сынок... - слабеющим голосом, еле слышно, почти шёпотом произнесла она, - только теперь поняла, какая это радость быть мамой, не оплакивай меня мама, люблю вас и ухожу счастливой... - на лице застыла умилённая улыбка.
Донка опустилась перед дочкой на колени, слёзы застилали глаза:
- И ты меня доченька прости, что не уберегла тебя. Жизнь свою положу, не уйду пока на ноги не поставлю внука, уж будь спокойна там, на верху, и стань добрым ангелом для сына.
Ранее существовал совершено дикий обычай: умерших цыган оставляли на обочине дороги. Поздне их стали предавать земле. Оплакивать ушедших близких, было не принято, так как считалось, что они переходят в другой мир, который принесёт им освобождения от тягот прежней жизни.
Донка не раз видела, как некоторые цыганские племена, которые провожали в последний путь соплеменников плясками и песнями. Но, как же горько было у женщины на душе, горечь утраты комом застряла в горле. Она положила уснувшего младенца в сторонку, надо было до темноты успеть выкопать могилку. Земля была рыхлая, она ножом долбила землю и руками откидывала в сторону, пот и слёзы застилали глаза.
Наконец была вырыта ямка. В неё женщина бережно уложила худенькое тело дочери, познавшей радость материнства, которому так противилась, сложила руки на груди, из веточек сделала крестик и вложила в руки. Последний раз взглянула, на ещё не остывшее тело:
- Как смерть коварна, воровски забирая красоту, - и прикрыла лицо цветастым, цыганским платком.
Быстро засыпала могилу землёй, боясь, что ребёнок, может проснутся и потребовать кушать.
Сломала крепкую ветку, сделав из неё крест, перемотав тряпицей, воткнула в землю. И посыпая наговорённой землёй взятой ещё на прежнем месте стоянки, стала шептать заговор, чтобы место захоронение было невидимым:
- Ни конному, ни пешему,
Ни злодею, ни лешему.
Ни птице, ни зверю,
Не откроются двери.
Словам замок,
Ключ под порог.
И поплевала через плечо.
Там же у дерева, выкопала ещё одну небольшую ямку и закапала холщёвый звенящий мешочек, взяв из него несколько золотых монет.
Женщина взяла ребёнка на руки, окинула взглядом земляной холм и поплелась в сторону деревни. За день, она как - будто состарилась, лет на двадцать. Горе снежным, тяжёлым комом раздавила её плоть и душу.
Пот и слёзы, словно выели глаза, все предметы расплывались, она почти шла наугад.
Донка остановилась у крайней избы, потянула воздух и пошла дальше, у третьего двора остановилась. Избёнка небольшая была, но дальше ей идти не хотелось:
- Хозяйка! - позвала она. Никто не отозвался, лишь собака за забором подняла оголтелый, злобный лай, её лай поддержали другие деревенские собаки.
Через время, в дверном поёме показалась молодая женщина:
- Идите с богом, нечего дать, нет ничего!
Цыганка не уходила:
- Подойди красавца, сказать, что надо...
- Уходите, ничего знать не хочу! - уже хотела уходить.
- Не гони зазноба, молоко пропадёт, чем дитя кормить станешь?
Та, застыла, как вкопанная:
- Кто наболтать успел?
- Никого не видела, ты первая. Впусти, дай душе согреться. Чего боишься? Брать то всё одно, нечего, а я дать много чего могу.
- Мне ничего не надо.
Собака не унималась, приходилось чуть ли не кричать.
Донка открыла калитку и посмотрела в глаза псу, тот заскулил, лёг подле её ног и завилял хвостом.
- Я сейчас мужа кликну! - пригрозила хозяйка дома.
- Да, нет у тебя никакого мужа, в город ушёл, там себе другую нашёл. Уходил даже не знал, что ты от него понесла. Не вернётся пока, в войну не играется, - женщина с ребёнком на руках подходила к крыльцу:
- Ещё чего узнать хочешь? Дочка у тебя, двух месяцев отроду, на тебя похожа. Так впустишь?
- Так почти зашли, проходите.
- Да, ты не бойся, с добром пришла, кипяток найдётся?
На руках зашевелился тряпичный комочек, подавая признаки жизни, кряхтя и попискивая.
- Покорми,. Молока много на двоих с лихвой хватит, спаси мальца, мать при родах преставилась., а я тебе помогу. Сил совсем не осталось. Там в поле кибитка брошенная, лошадь ироды забрали, отдохну, прикатим, она не тяжёлая. Там еда кой какая есть, да вещи хорошие, цыганские, перешить можно.
- Не стану, вдруг молоко пропадёт.
- Если не покормишь, точно пропадёт.
Ребёнок всё настойчивей требовал еды, изводясь криком.
- Бери уже, отдавая внука в руки кормилице.
Та с опаской взяла мальца и приложила к груди. Было слышно громкое почмокивание.
- Ой, какой ненасытный, так мокрый он, поменять надо. - обратилась она к цыганке.
Та её не слышала, уснула, там же на коврике.