Когда Михай остался наедине с бароном, протянул ему перстень и пять золотых монет, как научила его Донка.
- Щедрый дар! Ты парень загадка, это то откуда?
- Ксения сказала, что нашла при матери.
- Видно не простая цыганка мать твоя была, ни у каждой золото водится. И женщина эта, видать не всё золотишко отдала.
- Она женщина честная. Так и пусть, коль так, четырнадцать лет поднимала меня, времена голодные были, приняла, как своего, ничем обижен не был. Могла б и вовсе ничего не дать.
- Да не волнуйся ты так, коль и было так за столько лет, видать и осталось то, что осталось.
Михай остался в таборе, только кочевая цыганская жизнь, сильно отличалась от той, о которой рассказывала Донка. Он ни раз был свидетелем краж: воруют цыгане с большой проворностью и осмотрительностью, но обыкновенно мелочи: съестные припасы, одежду и другие необходимые потребности. Он нередко наблюдал, как хитро и ловко они выманивали деньги у простодушных людей. В деревнях крестьяне готовы были отдать последнее, за якобы возможность цыганами заговорить деревни от пожаров и на добрый урожай на вечные времена. Но в основном женщины с детьми занимались попрошайничеством. Также видел, как неприветливо обходились с его народом и часто очень жестоко: во всех преступлениях и кражах, всегда винили цыган. Удивительно, что они не озлобились и не стали ненавистниками людей. Так же понимал, не смотря на юный возраст, что общество само толкало его общину, на подобные действия, не давая возможности им найти, какую либо работу и заниматься земледелиям.
Иногда они совершали набеги на чужие табуны, но делали это подальше от мест своего пребывания, дабы не навлечь на себя подозрение. Привлекали в основном тех молодых цыган, которые не имели под седлом своей лошади.
Михай занимался выпасом лошадей, иногда его привлекали к ремонту шатров и кибиток.
Несколько раз пытались подбить его на воровство в деревнях. Он знал, как нелегко выживать крестьянину, как сложно вырастить и собрать урожай и был ярым противником подобных набегов и даже был наказан не раз кнутом, за бунтарские взгляды.
- Ничего, - говорил Харман, - скоро женим, семью надо будет кормить, куда денется, всему обучится.
В один из дней барон позвал его в свой шатёр.
- Вот, что скажу тебе Михай. Ты в том возрасте, когда вполне можешь нести ответственность за семью. В твоём возрасте, многие становились отцами. Ты видный цыган, многим из наших таборных по нраву. Не выбрал ещё себе жену по сердцу?
- Мне только восемнадцать едва исполнилось, рано мне ещё о семье думать.
- Значит, мы за тебя подумаем...
Юноша и сам ни раз замечал на себе заинтересованные взгляды молодых, почти девочек цыганок. Он знал, его сердце давно принадлежит одной единственной, та, что ждёт его и знает, что раз сказал, значит, вернётся к ней, непременно.
Однажды юноша вёл с водопоя Буяна и увидел возле шатра толпу непривычно нарядно одетых таборных цыган.
- Вот он сокол! Вот он ненаглядный! Заждались уже, - начала свою речь одна из не молодых, нарядных цыганок. Одевайся хороший, одевайся красивый!
- Куда? - не совсем понял Михай.
- Ай, лалэ! Не знает будто?! Невеста ждёт!
- Какая невеста? Откуда? Зачем?
- Что за женихи пошли? Ему говоришь, невеста ждёт. Он - зачем?
Рядом стоящие цыгане подняли его на смех.
- Я не хочу к невесте! - упирался парень.
- За тебя решили, радуйся! Хороша! Ах, как хороша! Сам увидишь!
- Не пойду никуда! Мне не нужна невеста! У меня уже есть невеста!
- Это как понимать?! - подал голос Харман, - почему мочал? Кто она?
- Она не здесь, в деревне осталась, - глядя на вытянутые лица окружающих, осмелев, сказал Михай.
В воздухе повисла тишина.
- Шутить надумал?! Подумай крепко, не стоит отказываться. Законов не знаешь наших? Ты понимаешь, своим отказом оскорбление наносишь, её же замуж никто не возьмёт. Цыган не может на русской жениться . Верно говорю ромалы?
- Верно! - загудела толпа, - Гнать его!
- Спасти от позора ещё не поздно, - опять обратился к нему барон.
- Я своего решения менять не буду, меня никто не спросил, надо ли мне это?
- За кнуты! - крикнул глава общины и с суровым, даже злым лицом, и щёлкнул в воздухе кнутом.
- Гнать! - взревели цыгане.
На Михая обрушились удары кнутов, со всех сторон.
- Вон!- под щёлканье кнутов, кричали взбешённые оскорблённые дерзким отказом люди.
Тело юноши принимало всё новые и новые обжигающие удары, они сыпались с особой жестокостью. Он вначале шёл, с гордо поднятой головой, но удары были такой силы, что он думал, вот-вот и он упадёт без памяти и пока ещё оставались силы, пытался спасаться бегством. Он бежал и бежал, а удары всё сыпались и сыпались... пока не услышал голос Хармана.
- Хватит с него! До смерти забьёте, в тюрьму захотели? Будет ему наука.
Смеркалось. Михай не помнит, сколько прошло времени, как он пролежал в овражке. Куда ему теперь? В табор нельзя. Без коня ему не добраться до своей деревни. Всё тело, словно было переломано и изорвано в клочья. Он дождался ночи.
Когда звёзды высыпались на тёмно-синем небосклоне, молодой цыган привычно заложив пальцы в рот, свистнул, правда свист получился какой-то слабый. Но чуткий слух Буяна уловил хозяйский сигнал и отозвался призывным ржанием. Буквально несколько секунд и он уже стоял перед хозяином. Из последних сил, юноша взобрался на круп коня, почти в полусознательном состоянии. Единственно, что он смог сказать: