Made a widow of his wife (1)
Песня «Перри Мейсон» так нравилась маме, потому, что она обожала эти старые детективные романы. Талантливый адвокат, созданный Эрлом Гарднером, был ее любимым персонажем, а тут такая роскошь: сам великий и ужасный Оззи спел про него. Да, у мамы был интересный музыкальный вкус, неудивительно, что и сама Рамиля с детства предпочитала тяжёлый рок мелодичным западным поп-звёздам и мальчишеским группам, что так любили ее одноклассницы. В двенадцать лет она могла по памяти спеть арию Иуды из рок-оперы «Иисус Христос Суперзвезда» на английском, но понятия не имела, что поет мальчиковая группа «Корни», от которой сходили с ума все девчонки ее возраста. С ее склонностью к изучению языков и цепкой памятью Рами ждало блестящее будущее. Но все сложилось иначе.
Какая ирония, мать так любила эту песню Оззи, а вскоре, как и героиня первого куплета и сама стала вдовой. Только не пистолет, а смертельная болезнь убила ее мужа, отца Рамили. После его смерти мама уже не танцевала. Не было времени. Пришлось работать за двоих, чтобы дать возможность подрастающей дочери поступить в институт.
Знала бы мама, что все напрасно и Рами так и не суждено будет закончить его. Хорошо хоть уроки кулинарии пригодились. Мама была прекрасной хозяйкой, готовила потрясающие ресторанные блюда с легкостью, на которую были способны разве что лучшие шеф-повара. Она с детства привила Рамиле любовь к приготовлению пищи. Рами знала, что многие женщины считают это занятие пыткой, ее же мама научила тому, что готовка — чистое удовольствие, и потому нынешняя работа ничуть не была ей в тягость.
От мыслей о матери к горлу подступил комок. Ведь мама наверняка думает, что Рами мертва и очень горюет по ней. Никто из близких до сих пор так и не узнал, что с ней случилось. Одиннадцать лет назад ее выдернули из привычной жизни и заставили забыть о прошлом. И даже сейчас, когда Рамиля обрела свободу, она не могла позвонить матери и сообщить, что жива. Ведь отец и братья Мансура наверняка прослушивают телефон. Они прекрасно знали кто Рами такая и где жила до похищения. Стоит ей только позвонить, как горячие джигиты бросятся на ее поиски и страшно даже подумать, что они сделают с ней, если найдут.
Несмотря на духоту и напирающую толпу ей стало зябко. Она пугливо огляделась по сторонам, но ее окружали счастливые лица фанатов, с нетерпением ожидающие концерта любимой группы, а вовсе не мстительные кавказцы с черными бородами. Можно было расслабиться. Никому и в голову не придет искать ее здесь, на концерте Rammstein в первых рядах фанзоны.
Рами горько усмехнулась собственным мыслям. Похоже, Мансур не ожидал, что его тихая наложница, после всех этих лет покорности, способна на такое. Она вспомнила, как расширились его глаза, когда она вонзила нож в крепкую шею, а потом провернула в ране, чтобы у него точно не осталось ни одного шанса. Гребаный ублюдок, он не заслужил такой легкой смерти, ей бы следовало привязать его к батареям и избивать тяжелыми ботинками, как он делал с ней в самом начале.
«Прекрати об этом думать, дорогая, иначе снова случится приступ», — предупредил внутренний голос и был совершенно прав. Рами следует забыть об этом раз и навсегда. А на вопросы о прошлом отвечать общими фразами. Родилась в Адлере, там же училась, потом поехала искать заработки в Европу и осела в Берлине. Этого вполне достаточно, остальное никого не касается.
Вряд ли она когда-нибудь осмелится рассказать кому-то правду. Даже с психологом было не просто. Хотя за то время что они общались, она ни разу не слышала слов осуждения, но видела ужас в его глазах, когда начинала рассказывать о том, что именно делал с ней Мансур все эти годы. А не было ничего хуже, чем видеть жалость в глазах людей, ведь когда они жалели ее, Рами ощущала себя особенно мерзко.
Этот козел Мансур думал, что сломил ее, но вместо этого создал монстра. Рами знала, внутри у нее поселилась тьма, настоящий демон, готовый уничтожить все на своем пути. Злобная тварь, не знающая жалости. Только благодаря ему она выжила. Но сейчас она отдала бы многое, чтобы избавиться от этой черноты, которая порой поглощала ее саму, разрушая и пожирая остатки разума.
Единственное, что помогало в такие дни — музыка Rammstein и стихи Тилля. Резкие, провокационные, смелые. Они были полны боли и силы, чтобы эту боль победить. Рамиле иногда казалось, что Тилль, словно знаком с ее историей, хотя это было невозможно. Видимо потому он так и манил ее, хотя, казалось бы, после десяти лет сексуального рабства, которое родня Мансура называли браком, ей бы не должно хотеться секса с человеком, который наверняка предпочитает активное разнообразие скромной миссионерской позе. Но ей хотелось, и сегодня Рами убедилась в этом снова. Тилль всколыхнул ней те чувства, которые она давно похоронила. Ей вдруг захотелось быть красивой, яркой, надеть что-то вызывающее, может даже каблуки, накрасить глаза. Господи, как это глупо, надеяться, что он обратит на нее внимание. Не нужно думать об этом, иначе она сойдет с ума.
И в этот момент толпа всколыхнулась. Послышались звуки напоминающие удары метронома, а на экране, расположенном над сценой, загорелась цифра десять, через секунду она сменилась на девять, после на восемь. Цифры все уменьшались, приближаясь к нулю. Толпа стала скандировать название группы. Сердце Рами переполнила радость, не в силах сдерживать эмоции, она вскинула руки вверх и завизжала, дополнив хор счастливых фанатов. Когда цифры дошли до нуля раздался оглушительный хлопок петарды, и упавший занавес открыл взорам поклонников Кристофа Шнайдера, одетого в черное с красным. Он поднял руки и ударил по барабанной установке. Концерт начался.
Когда участники группы по одному стали выходить на сцену, наигрывая начало первой композиции, фанаты впали в настоящую истерию. Стоявший рядом с ней парень кричал от восторга, сзади всё напирала и напирала толпа, кто-то сильно толкнул ее в бок, несколько девчонок слева стали прыгать на месте, хотя казалось это невозможно, при такой толкучке. Но Рамиля не замечала этого, она вцепилась в ограждение и не отрываясь, смотрела на сцену. Она видела их впервые вот так, вместе на сцене, и это казалось настоящим чудом. Флаке одетый во все золотое был похож на причудливого инопланетянина, Пауль в смешной красной шапочке приветливо улыбался зрителям в зале, Рихард, как всегда в черном, с надменным выражением на лице поглядывал на толпу и чуть улыбался кончиками губ. Шнайдер молотил по барабанам, что было силы, а высоченный Оливер уверенно играющий на басу, выглядел пугающе в своем огненно-красном костюме скрывающим лицо. Тилля пока не было, а Рами очень хотела увидеть его и наконец, группа расступилась и, во вспышке яркого света вокалист появился на середине сцены. На нем было длинное пальто, словно сшитое из гигантского питона, гладко выбритый с боков череп влажно блестел в ярком свете направленных на него софитов. Он взялся за микрофон и начал петь. Рами захлебнулась от счастья, закричала что-то, а потом, не отводя взгляда от Тилля, словно молитву стала повторять слова песни.
Она очнулась только к концу песни, от боли в ладонях. Она слишком сильно вцепилась в ограждение, и руки свело судорогой. Рами отпустила забор, подняла руки в воздух и зааплодировала. Эмоции переполняли ее, хотелось раствориться в них, и она позволила себе сделать это, забыв обо всем отдавшись охватившим ее чувствам.
Когда первые столпы пламени взметнулись над зрителями, она ощутила чувство сродни религиозному экстазу. Музыка гремела так сильно, что проникала в каждую клеточку ее тела, горло саднило от надрывного пения, по спине стекал пот. Рами с трудом стянула толстовку, обвязала ее вокруг талии, снова вскинула руки и стала раскачиваться вместе с толпой в такт мелодии.
Через пару песен толпа снесла ее чуть вправо, и она оказалась прямо напротив Круспе. На очередной песне он забрался на тумбу усилителя и стал внимательно смотреть на зрителей в зале. Их взгляды встретились. Рихард узнал ее, чуть улыбнулся и внезапно поднял левую руку и указал прямо на нее пальцем. Девушка, стоявшая справа, удивленно посмотрела на Рамилю. Кто-то сзади выкрикнул имя Круспе. Парень слева заорал во всю мощь легких. Рамиля же смотрела прямо на Рихарда, не понимая, что он вообще творит. Он еще мгновение не шевелился, а потом отпустил руку и подмигнув ей, отвел взгляд.