— Перестаньте, Бога ради!
— Ни на минуту его нельзя оставить одного! Что он вам? По-вашему, он железный? Он ведь тоже человек! Неужели ему нельзя дать ни минуты покоя? В чем дело? — Рыжий размахивал руками в широких рукавах. — К нему можно только через меня! У него прямая связь только с небом. Для обычных людей у него есть я.
— Ради Бога! Перестаньте танцевать! Побойтесь Бога!
Рыжий уже приложил ухо к губам цадика.
— Где это видано! Где это слыхано? В такую ночь! Это что, Симхат-Тора?[44] — кричал старый Таг.
— Чем эта ночь отличается от любой другой ночи в году? — Рыжий не отрывал уха от губ цадика.
— А вы не знаете? Люди! Вы не знаете, что творится на свете? По какой земле вы ходите? Хотите навлечь на мой дом несчастье?
— Там, где остановились мы с цадиком, никакого несчастья быть не может. — Рыжий так и не поднял головы.
— Вы знаете, что сейчас казаки делают в городе?
— Казаков по воле Всевышнего ждет такой же конец, как и всякого врага сынов Израилевых. Они утонут, как египтяне, будут висеть на виселицах, как Аман и его сыновья.
— Жизнь! Жизнь! — раздался крик.
Рыжий вскинул голову.
Старый Таг обернулся.
Мальчик с впалыми щеками и глазами на поллица лежал на лавке. Он один не танцевал. Лежал, втянув голову в плечи.
— Ты! Ты! — рванулся к нему рыжий.
— Жизнь! Жизнь! — скулил паренек.
— Скажи, что ты видишь? Опять голую? С выпяченным задом? Скажи! Расскажи все, что видишь. — Рыжий размахивал в воздухе кулаком. — Все, что видишь! Ты! Ты!
— Нет! Нет!
Кантор, сын кантора, гладил мальчика по голове:
— Не бойся!
Рыжий достал красный носовой платок и вытер лицо.
— Довольно! Хватит уже на сегодня! Слышите?
Пляска прекратилась.
— Что случилось? — спросил юнец с едва пробившимся пушком на лице.
— Ребе увидел большую тучу.
— Уже! Уже! Мы были уже близко, — сопел самый красивый с золотистой бородой и золотыми завитками пейсов.
— Посмотрите на него! — Рыжий показал на мальчика, лежащего на лавке. — Злой дух опять не дает ему покоя. Мясо! Мясо! Дайте ему, будто он гой, тарелку мяса! Свиного мяса! Из задней части! Тьфу!
Мальчик вскочил с лавки, пошатнулся и выкрикнул:
— Слушай, Израиль: Господь, Бог наш, Господь един есть!
— Гнать его! Гнать такого! — Рыжий дергал мальчика за пейс. — Теперь каждый, кто только захочет, получит к нам доступ. В него вселился демон. Да охранит нас и убережет Бог!
— Да охранит нас Бог!
— Бог не допустит!
— Вон! Тьфу! Тьфу!
— Тихо! — Рыжий подбежал к цадику, взялся руками за спинку стула. Закрыл глаза и начал раскачиваться.
Стало тихо.
— Нет! Нет! — Мальчик попятился к двери.
Кривобокий хасид с лиловыми, как сливы, мешками под глазами заступил ему дорогу.
— Куда? А, малыш? Куда, мой хороший? — Схватив одной рукой мальчика за воротник, он подтолкнул его к столу.
— Нет! Нет! — кричал мальчик.
— Тихо! — Рыжий мигнул кривобокому хасиду, чтобы тот его отпустил. Нагнулся и приложил губы к уху цадика: — Ребе? Что сделать с этим маленьким грешником? Ага! Хорошо! Пусть откупится. Хорошо, я не против. Пусть этот выродок откупится. Ха? Ребе?
Цадик молчал.
— Что они хотят от этого мальчика? — спросил Апфельгрюн, владелец магазина модельной обуви.
— Не надо вмешиваться. Это их дела, — сказал Притш, владелец концессии на торговлю табачными изделиями и лотерею.
— Это вы говорите? Вы — такой… такой… современный, — сказал Апфельгрюн. — Да они же его замучают.
— Да. — Сапожник Гершон посмотрел на старого Тага.
Старый Таг развел руками:
— Подождем немножко, там видно будет.
— Бушмены! — прошипел сапожник Гершон.
Юнец с едва пробившимся пушком на лице вышел на середину залы.
— Пускай уже ребе один раз скажет что-нибудь громко. Мы все очень этого хотим. Правда, братья, сыны Израилевы?
Никто не ответил.
А цадик молчал.
Рыжий поднял вверх руку:
— Ша! А ты садись! — кивнул он безбородому. — Ребе! Я тебя спрашиваю. А ты сочти меня достойным ответа. Это должен быть денежный выкуп? У него богатый отец. Что для такого богача десять—двадцать гульденов?
Цадик молчал.
Стояла тишина.
Только глухой старик продолжал танцевать один, топтался на месте, крепко зажмурившись, и пел молитву, сам подпевал своему танцу: