— Горит? — вскрикнула Бланка.
— Да, — ответил старый Таг.
— И пускай. Мне все равно. Пускай горит где угодно.
— Бланка!
— Пускай горит!
— Бланка…
Старый Таг сел на нижнюю ступеньку лестницы.
Взялся за скрипучие перила, встал и пошел наверх.
— Дедушка! — обрадовалась Лёлька.
— Что нам делать? — спрашивала невестка.
— Горит далеко, в городе. Бояться нечего. Скоро начнет светать. Полежите еще немножко. Потом надо будет замесить тесто. Приготовить все к субботе. А когда рассветет, я пойду в город.
— Зачем? — испугалась Мина.
— Надо вести себя так, будто ничего не случилось. Суббота это суббота. Куплю мяса, рыбы и вина.
— Всех мы не накормим!
— Где ты будешь покупать? — спросила Лёлька. — Кто сегодня откроет лавку?
— То-то и оно! Лёлька права. Ведь в городе пожар.
— Вы знаете, что Бума нет? И Аси нет.
— Нет? — удивилась Мина. — Вот и хорошо.
— Не понимаю, как это могло случиться.
— Какая разница?
— Никто ничего не видел.
— Потому что все спали.
— А ты, дедушка? Не спал?
— Схожу еще вниз, в спальню. Сам должен увидеть.
В зале аустерии хасиды спали сидя, прислонившись друг к другу. Лицо цадика утопало в бороде. Рыжий спал с открытыми глазами. Кантор, сын кантора, не спал.
— Надо их разбудить, — сказал он старому Тагу.
— Зачем? Чем тише, тем лучше.
— Да ведь горит.
— А чем они помогут?
— На все есть благословения — на гром, на радугу, на град, а на пожар нету. «Создавший свет пламени», только это одно и есть!
— Э, не морочь голову!
Старый Таг вошел в спальную комнату. Окно было открыто. Простыня лежала на полу. Свечи в латунных подсвечниках погашены.
Старый Таг подошел к окну. Под ногами зашуршала солома.
Понятно.
Нагнулся, поднял пару соломинок. Поднял и простыню и положил рядом с подсвечниками. Прикрыл оставшуюся на полу солому. Открыл шкаф и заглянул внутрь. В особом отделении лежала в бархатном мешочке с вышитым Щитом Давида субботняя одежда. Достал, поглядел и положил обратно.
Сел на разворошенную постель.
За прелюбодеяние в пустыне, по которой евреи шли сорок лет, Бог убил двадцать четыре тысячи. Я дожил до конца света. Может ли быть большая радость для старика? Да погибнут с моей душой филистимляне! Все погибнут! Никого не останется. Никто меня не переживет. Ни дом, ни сад, ни девка. Это я поджег город. Это я грешил перед Тобой. Грех удивленного сердца. Грех поджатых губ. Грех прелюбодеяния. Грех быстрых ног на пути ко злу.
Бум отнес Асю на кладбище. Гершон помог ее вынести. Под окном ходят евреи из Погребального братства, в кружках звенят монеты. «Подаяние спасает от смерти! Подаяние спасает от смерти!» Я лежу на земле, голый, ногами к двери, на соломе, которая осталась от Аси. Евреи обмывают меня, укутывают в смертный саван, кладут на веки черепки разбитого глиняного горшка. А потом выбрасывают в окно. Явдоха бросает меня через плетень. Жена бросает в ручей. Останки осквернены, тебе никогда не обрести покоя в могиле. Стеклянный катафалк едет на кладбище пустым. В гробу лежит свиток Торы. Я пытаюсь бежать, ноги увязают в яме с известью. Старый Таг вытирает лоб. Встает с кровати.
Я видел собственные похороны: земля меня не приняла.
Упал на колени, ударился лбом о край кровати, как Бум. Поднялся.
«Благословен Ты, Господь, распрямляющий согбенных!»
«Благословен Ты, Господь, поддерживающий падающих!»
В зале аустерии цадик и хасиды спали. Не было только рыжего и кантора, сына кантора.
Над двором кружились большие хлопья сажи.
Кантор, сын кантора, смотрел в небо и напевал:
— «Поднялся дым от гнева Его, горячие угли сыпались от Него».
Рыжий бегал по двору.
— Что такое? Что такое? — кричал он. — Конец света? Пожар? Ни с того ни с сего! Горит! Сегодня все как нарочно! Как назло! Вдруг пожар! Где пожар, я должен хотя бы знать!
— На все есть благословение, только на пожар нет, — печалился кантор, сын кантора. — Может, разбудить цадика?
— Нет! — Рыжий схватился за голову. — Нет!
— Почему?
— Он даже ночью не знает покоя. Обделывать дела с ангелами — нелегкий хлеб.
— Надо ему шепнуть, что горит. Раз на пожар нет благословения, пусть скажет какую-нибудь священную фразу.
— Цадик знает, что пожар. Можешь не беспокоиться. Он сейчас торгуется с ангелами. Ангелы хотят столько-то, а цадик дает столько-то. Но я спокоен. Они договорятся. И верующие будут спасены, а безбожники пускай сами спасаются, кто как может.