—Правда ли, сударь, что император нынешней ночью умрет? Какой грех!
—Что ты, с ума сошел? — воскликнул в ответ Санглен.
—Помилуйте, сударь, у нас на Бирже только и твердят: конец50.
Увы, извозчик оказался лучше информирован, чем император, который, несмотря на странную нервозную атмосферу в его резиденции в Михайловском замке, вечером 11 марта так и не предпринял никаких шагов для своего спасения. Около полуночи две группы заговорщиков, одна, ведомая графом Паленом, другая — Беннигсеном, проникли в замок. В карауле стоял 3-й батальон Семеновского полка, большая часть офицеров которого состояли в заговоре. Кроме того, высокое звание Палена и его большие полномочия позволили заговорщикам -беспрепятственно войти во дворец. В то время пока граф Пален и сопровождающие его офицеры отвлекали внимание основных караулов, «ударная» группа, ведомая Беннигсеном (10—12 человек), зарубив камердинера Аргамакова, ворвалась в спальню императора.
То, что дальше последовало, описано во многих источниках и разобрано в сотнях исследований по эпохе Павла I, впрочем, всех подробностей, наверное, установить невозможно. Показания участников событий сбивчивы. Кроме того, все описания были сделаны таким образом, чтобы изобразить действия собственной персоны в самом выгодном свете. А это значило в зависимости от конъюнктуры момента представить себя либо активным участником действия, либо безучастным свидетелем происшествия. К тому же практически все «герои» переворота были пьяны и вряд ли, даже спустя несколько минут, могли связно объяснить, что же произошло в действительности.
* Зубову было 24 года в тот момент, когда он стал любовником императрицы и 29 — в момент ее смерти.
Так или иначе, Павлу пытались подсунуть на подпись какую-то бумагу, по всей видимости, акт об отречении, что, естественно, император категорически отказался сделать. Тогда после «оживленной дискуссии» Николай Зубов ударил Павла в левый висок каким-то тяжелым предметом (показания свидетелей на этот счет расходятся: кто-то говорит о массивной золотой табакерке, кто-то о мраморном предмете, кто-то о пистолете). Император, обливаясь кровью, упал, тогда заговорщики повалили его на пол и задушили, судя по всему, офицерским шарфом офицера гвардии Скарятина. С этого момента, озверевшие от вида крови пьяные заговорщики набросились на мертвое тело, надругались над убитым императором...
«Крики: «Павел более не существует!» — рассказывает в своих мемуарах граф Чарторыйский, — распространяются среди других заговорщиков, пришедших позже, которые, не стесняясь, громко высказывают свою радость, позабыв о всяком чувстве приличия и человеческого достоинства. Они толпами ходят по коридорам и залам дворца, громко рассказывают друг другу о своих, если так можно выразиться, подвигах, и многие проникают в винные погреба, продолжая оргию, начатую в доме Зубовых»51.
Утром 12(24) марта дворянский Санкт-Петербург ликовал. Улицы наполнились повесами, одетыми во все запрещенные регламентами Павла новомодные наряды, «круглые шляпы и сапоги с отворотами наполнили улицы, а какой-то подвыпивший гусарский офицер гарцевал на коне на тротуаре с криком: «Теперь все можно!» Что же касается солдатской массы, она восприняла известие о гибели императора с угрюмым молчанием. «Строгости и ярость императора Павла били обычно по чиновникам, по генералам и по старшим офицерам. Чем более высок был чин, тем больше была опасность подвергнуться наказанию, и редко строгости касались солдат. Наоборот, в качестве награды за парад или смотр они получали щедрые раздачи хлеба, мяса, водки и денег... Солдатам нравилось видеть, как император, их знаток и ценитель, обрушивал наказания и строгости на офицеров»52.
Собранный рано утром на плацу лейб-гвардии Конный полк отказался присягать Александру, не убедившись в смерти Павла. Пришлось привести группу солдат во дворец, и корнет Филантьев заявил хозяйничавшему там Беннигсену, что солдатам необходимо показать покойника. «Но это невозможно! Он весь обезображен, поломан и сейчас занимаются тем, что его подкрашивают и приводят в благопристойный вид», — ответил генерал по-французски. Но так как корнет настаивал, Беннигсен раздраженно сказал: «Черт с ним. Раз уж они так к нему привязаны, пускай на него посмотрят». Когда солдаты вернулись к полку, полковник спросил правофлангового Григория Иванова: