О.В.Соколов
АУСТЕРЛИЦ НАПОЛЕОН, РОССИЯ И ЕВРОПА
1799-1805 гг
ПРЕДИСЛОВИЕ
«Послушайте, но почему же он напал на Россию?!» Этот вопрос я слышал сотни раз, когда на лекции или в частной беседе рассказывал русским слушателям о государственной и реформаторской деятельности Наполеона Бонапарта.
Действительно вызывало (и вызывает!) недоумение, как человек, который совершил столько великих дел, из хаоса создал новое государство, построил новую систему законов, учреждений, столь способствовал развитию промышленности, науки, искусств, вдруг, ни с того ни с сего, начал захватнический поход!.. Конечно, как, вероятно, понял читатель из иронии последней фразы, дело обстояло не столь просто. Но как?
Чтобы ответить на этот вопрос серьезно, необходимо, разумеется, ознакомиться со всем сложным комплексом международных отношений в Европе начала XIX века, и прежде всего рассказать о том, как началась и как разворачивалась великая драма войны 1805 г., первого столкновения наполеоновской Франции с Российской империей. Этому вопросу и посвящена эта книга.
Действительно, война 1805 г. породила целую серию острых противоречий, нараставших впоследствии как снежный ком. Именно она во многом предопределила всю европейскую политику на последующее десятилетие. Так что, не изучив ее генезис, просто немыслимо понять историю Европы XIX века.
Впрочем, война 1805 г. — это не только предыстория, это прежде всего интереснейшая история полных драматизма и эпического размаха событий. В эту войну во всю свою мощь проявился полководческий гений Наполеона. Битва при Аустерлице и Ульмский маневр стали поистине классикой военного искусства.
Но война — это не только деятельность полководцев, это история борьбы, страданий и мужества сотен тысяч людей, вовлеченных в ее водоворот. В 1805 г. сошлись в отчаянном бою солдаты, овеянные памятью суворовских побед, с солдатами Великой Армии, вышедшими из горнила революционных войн, полными гордости за свои успехи, за свою молодую империю и за великого полководца, в которого они беззаветно верили. С обеих сторон сражались с отвагой и мужеством, и русским и французам есть о чем вспомнить с гордостью.
Багратион и Милорадович, Мюрат и Ней — эти имена говорят сами за себя и звучат словно фанфары славы. Рядом с ними шли те, кто, подобно толстовскому капитану Тушину, остался за бортом великой истории. Подполковник Гвоздев, поручик Хмелев, майор Анрио, лейтенант Левавассер... Их были тысячи, и обо всех рассказать невозможно, но хотя бы несколько безвестных героев хотелось вырвать из тьмы прошлого...
Однако война никогда не была похожа на парадные батальные полотна, скорее, в ней, как в трагедиях Шекспира, рядом с высоким и благородным соседствовало низкое и коварное. Здесь отвага и величие шли рядом со страданиями, кровью и грязью. Потому реальные французские и русские солдаты мало походили на сусальную картинку. Они существовали во плоти и крови со всеми их достоинствами и недостатками. Оставить за бортом неприглядные аспекты вооруженной борьбы было бы также несправедливо.
Избегая всяких штампов и стереотипов, но и не стремясь ниспровергать авторитеты ради самого факта ниспровержения, изложить причины начала наполеоновских войн, и прежде всего войны 1805 г., рассказать подробно и обстоятельно о ходе самого конфликта — вот задача, которую ставил перед собой автор. Насколько это удалось — судить читателю.
ГЛАВА 1. ПРОЛОГ
Мы приближаемся к моменту, когда великий народ, с которым мы ведем войну, будет нам предписывать законы и заставит заключить мир; нельзя не восторгаться этим народом, вчера я взял в плен гусарского офицера, поведение которого было так благородно, что можно прийти в отчаяние, не встречая таковых у нас.
Из письма саксонского офицера Тилъмана. 1796 г.
Начнем с того, с чего обычно не начинают, о чем часто просто не пишут или упоминают лишь вскользь — с численных величин.
Выдающийся немецкий историк Ганс Дельбрюк справедливо отметил: «Военноисторические исследования... лучше всего начать с подсчета численности войск. Числа играют решающую роль не только для вычисления соотношения сил... но и безотносительно сами по себе. Передвижения, легко совершаемые отрядом в 1000 человек, являются уже весьма затруднительными для 10 000 человек, чудом искусства для 50 000 и невозможными для 100 000»1. То же самое можно сказать и о политических вопросах. Без знания того, каким удельным весом обладало на международной арене то или иное государство, просто немыслимо исследовать его политику, а это, увы, сплошь и рядом встречается.
Итак, поговорим о числах... На рубеже XVIII—XIX вв. Европа выглядела совсем иначе, чем теперь... Эта фраза кажется банальностью, но она не столь наивна, как может показаться. Речь идет не об отсутствии автомобилей, самолетов, современных средств связи и т.п. в то время. Это вполне очевидно. Речь идет об ином соотношении сил европейских государств, об ином весе самой Европы во всем мире. Нелишне заметить, что и менталитет людей, их понятия о добре и зле, войне и мире, свободе и справедливости также были иными.
Но оставим моральные величины на потом и обратимся к сухим цифрам. Тогда Европа для европейцев означала мир, можно сказать, весь мир. Происходившее на других континентах играло лишь малое значение для судеб этой самой главной части планеты. «Неважно, что Европа — это самая маленькая из четырех частей света* по своей протяженности, — можно прочитать в знаменитой Энциклопедии Дидро, — ибо она самая главная по плодам своей торговли, по своему развитому мореплаванию. Она самая плодородная, самая просвещенная, наиболее богатая знаниями искусств, наук н ремесел»2.
Действительно, хотя по численности населения Европа уступала Азии, она была значительно более плотно населена, чем остальные части света, что же касается энергии, которой располагали люди для своей деятельности, то здесь превосходство Европы было абсолютным. На одного европейца приходилось в 5 раз больше энергетических возможностей (лошадиных сил, сил парусов, ветряных мельниц и т.п.), чем на одного китайца, и в 10—15 раз больше, чем человека любой другой цивилизации.
В этой самой важной и густонаселенной части планеты выделялись государства, которые можно отнести к сверхдержавам того времени. Этими государствами были прежде всего Франция и Россия.
* Австралии в момент написания энциклопедии еще не знали.
Действительно, население Франции достигло к концу XVIII века 27 млн. человек, а в эпоху консульства Наполеона Бонапарта 30 млн., если считать только французов, и 40 млн. с учетом населения присоединенных в ходе революционных войн территорий (Бельгия, левый берег Рейна, Пьемонт). Россия насчитывала в 1801 г. 36 млн. жителей. Ни одно другое государство не могло равняться по силе с этими гигантами. Правда, Англия компенсировала свою слабость в количественном отношении (около 10 млн. человек в первые годы XIX в.) экономическим развитием и мощью своего военного и торгового флота. Наконец, Габсбургская монархия могла еще играть заметную роль. На территории Австрии, Венгрии, Богемии, Моравии и других владениях этой короны проживало около 24 млн. человек.
Пруссию с ее десятимиллионным населением уважали, пожалуй, прежде всего, памятуя о славе Фридриха II, но крупной самостоятельной роли эта держава играть не могла. Что касается остальных государств, они были, скорее, объектами, чем субъектами для европейской политики. Так, 20 млн. немцев жили на территории более 300 государств, вечно споривших между собой. 18 млн. итальянцев были также разделены многочисленными границами.
Все это необходимо учитывать, чтобы понять, как и почему складывались линии напряжения на Европейском континенте. Без этих цифр, которые ясно говорят о значимости Франции и России, их весе в мировой политике, просто невозможно понять то, о чем будет идти речь.
Для начала сделаем первый вывод: Франция и Россия были «сверхдержавами» того времени.
Отношения между этими странами складывались в течение XVIII века, мягко говоря, непросто. Ведь главным содержанием французской внешней политики со времен Ришелье и даже со времен Франциска I была борьба с габсбургской опасностью. Действительно, соотношение сил в XVI—XVII веках в Европе было иным, чем то, которое сложится к концу XVIII века. Габсбурги, правившие в Австрии и Испании, словно сжимали Францию в стальных тисках. В постоянных войнах с многонациональной монархией сложилась определенная система союзов, с помощью которых французское королевство защищалось от этой опасности. Было хорошо все, что плохо для австрийцев. Так, в XVI веке впервые появился шокировавший современников союз Франции с Турцией, угрожавший «Священной Римской империи германской нации» с тыла. Так, в XVII веке Ришелье связал свое королевство узами шведского союза, несмотря на то что эта страна была протестантской, а великий кардинал боролся с протестантизмом у себя на родине. Все объясняется тем, что знаменитый шведский король Густав Адольф, ведя войну за господство в северной Германии, угрожал австрийцам с севера. Наконец, Франция традиционно поддерживала дружественные отношения с Польшей. Хотя в XVII веке поляков и считали в Париже дикарями, но дикарями весьма полезными, ибо границы Речи Посполитой широким фронтом охватывали габсбургские владения, и противоречий с австрийцами у поляков было предостаточно.