* Как известно, Бонапарт устремился на штурм Аркольского моста, под Лоди он лишь отдал приказ к атаке, которую непосредственно возглавил Бертье. Ошибся либо художник, либо автор записки.
По окончании боевых действий в начале 1800 г. корпус Конде получил приказ следовать в Россию. Однако многие «кондейцы» не пожелали возвращаться к месту расквартирования, а сам герцог Энгиенский написал отцу: «Что касается меня, то, если мне велят возвратиться в Россию, я буду в отчаянии. Умереть для гражданской и военной жизни, умереть для всей остальной Европы — вот участь возвратившихся в Россию накануне всеобщего мира». Узнав об этих настроениях, оскорбленный в своих чувствах царь повелел исключить корпус с русской службы. Эмигрантов взяло на содержание английское правительство.
**Барон Крюденер — русский посол в Берлине. Конец VIII года Республики — начало 1800 г.
***Брошюра была написана Талейраном, но непосредственная обработка текста принадлежит д'Отриву.
С другой стороны, подобную же записку (всего лишь через несколько месяцев после того как Талейран составил свою) подал императору Павлу I министр иностранных дел России граф Ростопчин. Эта записка была внимательно изучена императором и конфирмована им 2(14) октября 1800 г. Прежде всего Ростопчин считал, что Бонапарт желает мира с Россией и другими континентальными державами уже хотя бы потому, что вынужден вести борьбу с Англией: «Нынешний повелитель сей державы (Франции) слишком самолюбив, счастлив в своих предприятиях и неограничен в славе, дабы не желать мира. Им он утвердит себя в начальстве, приобретет признательность утомленного Французского народа и всей Европы и употребит покой внутренний на приготовления военные против Англии, которая своею завистью, пронырством и богатством была, есть и пребудет не соперница, но злодей Франции...»17 Русский министр иностранных дел уверен, что Бонапарт ищет сближения с Россией: «Истина сего доказывается всем его поведением: ...сколько покушений со стороны его было... дабы вступить в переговоры и ...переменить неприязненное положение России с Францией на дружелюбное, для чего Бонапарт отменно против прочих содержал Российских военнопленных и предлагал Мальту возвратить Вашему Императорскому Величеству, яко великому магистру ордена...»18
Наконец, Ростопчин крайне негативно оценивал цели британской политики: «Англия, среди повсеместных своих морских успехов, возбудя зависть всех кабинетов своею алчностью и дерзким поведением на морях, коих она исключительно хочет присвоить себе владычество, не могла сохранить ни одной изо всех политических связей своих... Она в таком теперь положении есть или скоро будет, что кроме Турецких и Португальских портов, ни в какие другие в Европе входить не может, и по сим важным причинам она посягнет на мир... Но в каком бы она положении ни была, всегдашняя цель Английского министерства, так как душевное желание всякого Англичанина, будет падение Франции... Так она... вооружила попеременно угрозами, хитростью и деньгами все державы против Франции (Замечание императора Павла: «И нас грешных!») и выпускала их на театр войны единственно для достижения собственной цели...»19
Выводом Ростопчина является необходимость сближения с Францией и тесное взаимодействие с ней на международной арене. Русский министр считал, что одной из выгод подобного сближения может явиться перспектива раздела турецких владений. Османскую империю Ростопчин рассматривал как «безнадежного больного ».
Император Павел I согласился с выводами своего министра и написал: «Опробуя план ваш, желаю, чтоб вы приступили к исполнению оного. Дай Бог, чтоб по сему было»20.
Первым практическим шагом на пути этого сближения была посылка в Париж уполномоченного, формальной целью которого было обсуждение вопросов, связанных с возвращением русских пленных на родит'. На самом деле посланец царя генерал Спренгпортен должен был подготовить почву для политического сближения России и Франции. Среди документов, которые Спренгпортен повез с собой в Париж, самым важным была нота Ростопчина от 26 сентября (8 октября) 1800 г. Интересно, что эта нота противоречит по своему духу записке, которую подал сам же Ростопчин императору. В ноте в резкой и безапелляционной форме ставится пять условий, только при выполнении которых Россия готова была искать общий язык с Францией. Вот эти пять условий:
1. Возвращение острова Мальта со всеми его владениями ордену.
2. Возвращение Сардинскому королю всех его владений.
3. Неприкосновенность земель Неаполитанского королевства.
4. Неприкосновенность владений курфюрста Баварского.
5. Неприкосновенность владений герцога Вюртембергского21.
Можно было не сомневаться, что пункт второй станет камнем преткновения в дальнейших переговорах. После победы при Маренго французы снова заняли Пьемонт. Нужно отметить, что во время годового австрийского владычества на территории этой страны король так и не смог вернуться в свои владения, жестоко эксплуатировались ресурсы Пьемонта, был установлен режим террора, население королевства разочаровалось и в союзниках, и в своем собственном монархе. Трудно было представить, что французы не используют это обстоятельство для того, чтобы так или иначе включить Пьемонт в орбиту своего влияния. Что же касается возвращения короля, то этот пункт, после того как коалиция сама грубо его нарушила, выглядел, по крайней мере, очень странно. Но зачем же ставилось это заведомо невыполнимое условие? Можно предположить, что его включили в определенной степени по инерции и, судя по дальнейшим действиям, император Павел I не абсолютизировал эти требования, для него главным стала идея сближения с Францией.
Что касается Первого консула, то он был просто в восторге от наметившегося процесса. Узнав о посылке генерала Спренгпортена во Францию, он сделал распоряжение о том, чтобы его встретили повсюду с максимальным почетом. В первом крупном городе Французской республики, через который пролегал путь русского генерала, его ожидал торжественный прием. Этим городом был Брюссель (не следует забывать, что бывшие Австрийские Нидерланды в ходе войн революции попали в руки французов). Спренгпортена встречал гарнизон, выстроившийся в парадной форме, в честь него грохотали пушки, а дивизионный генерал Кларк со своим адъютантом прискакал галопом из Парижа для того, чтобы засвидетельствовать почтение русскому посланнику. Спренгпортен был просто изумлен неожиданными, чуть ли не царскими почестями.
Разумеется, генерал Кларк должен был написать подробный рапорт министерству иностранных дел о встрече с русским генералом. Этот рапорт чрезвычайно благожелателен по отношению к посланнику императора. Со своей стороны, Спренгпортен, согласно донесению Кларка, также был настроен оптимистически и верил, что дружба и даже союз между Францией и Россией стоят на повестке дня. «Франция — великая держава, — сказал русский генерал в беседе с Кларком, — и Россия тоже великая держава. Обе они так расположены, что решительно не могут вредить друг другу. Их преимущество состоит в том, что они разделены третьей державой, которая бессильна без поддержки той или другой из них; и как Франции, так и России нет никакой выгоды нападать друг на друга или допускать, чтобы эта третья держава обижала ту или другую, или предприняла что-нибудь противное системе двух других. Ее держат в существующих пределах, и это положение представляет некоторые выгоды для спокойствия Европы»22. Интересные сведения сообщает о встрече со Спренгпортеном адъютант Кларка капитан Жиро: «Это наш консул, — сказал посланник о Павле I французскому офицеру, стараясь, видимо для большей наглядности, говорить в модных республиканских терминах, — монарх, характер которого отличается верностью и честностью... Самая строгая справедливость, самое благородное великодушие отличают поведение Павла I. Однако он не свободен от предубеждений, происходящих порой от клеветников. Если у вас есть враг, который умело вам вредит, вы можете в мгновение потерять ваше звание и вашу должность...» 23
В разговоре с адъютантом Кларка русский генерал еще раз подтвердил свою уверенность в перспективах русско-французского сближения: «Павел I вступил в коалицию, не имея никаких мыслей о территориальных приобретениях за счет Франции. Увидев, что лондонский и венский кабинеты вместо того, чтобы способствовать общей цели, стараются лишь всеми силами захватить новые территории, увидев также, что правительство во Франции изменилось и на смену анархии пришло консульство, он принял решение отвести свои войска. Я надеюсь, что отныне французы и русские будут хорошими друзьями. Это твердое намерение Его Величества Императора» 24.
Нетрудно догадаться, что с такими настроениями Спренгпортен был встречен в Париже с распростертыми объятиями. В своем докладе императору генерал в восторге писал: «Начиная с Брюсселя, мы ничего не платим; ни мне, ни моей свите не дают заплатить ни обола... Здесь везде, где мы ни появимся, публика встречает нас даже с рукоплесканиями... Расположение и минута самые благоприятные, притязания самые умеренные, и дело достойно вас и ваших благородных чувств»25. Посланец царя приехал в столицу Франции 20 декабря 1800 г. и буквально тотчас же был принят министром иностранных дел и в тот же день самим Бонапартом. Собственно говоря, официальная цель визита — выдача русских пленных — была, можно сказать, забыта. И не потому, что возникли какие-то осложнения, а наоборот, потому, что французское правительство настолько шло навстречу в этом вопросе, что само подумало обо всем и было готово сделать все, лишь бы русские остались довольны. В отделе рукописей Российской национальной библиотеки в Петербурге хранятся документы, посвященные официальной части миссии Спренгпортена. Это редкий пример соглашения между двумя договаривающимися сторонами, где одна из них (французская) берет на себя все обязательства, а другая лишь великодушно на них соглашается26.