* Цесарцы — австрийцы.
Буквально сразу после составления этого рапорта Кутузов получил неожиданное подкрепление. Генерал Кинмайер, который не стал пытаться спасать главные силы армии Макка, присоединился к русской армии. Корпус Кинмай-ера насчитывал 24 батальона и 60 эскадронов — всего 18 тыс. человек. Вслед за ним в Браунау прибыл еще один австрийский отряд, четыре батальона пехоты и ГессеТомбургский гусарский полк под командованием генерала Ностица (около 3 тыс. человек). Эти войска Кутузов расположил на правом и левом флангах своей армии: отряд Ностица — в 40 км к северу у Пассау, а корпус Кинмайера — в 50 км к югу у Зальцбурга. Командование этими войсками было поручено генералу Мерфельду. Вместе с австрийцами армия Кутузова отныне насчитывала около 56—57 тыс. человек*.
Австрийские генералы, собравшиеся в Браунау, пытались уговорить Кутузова выступать на Мюнхен, выбить оттуда французов и хотя бы вступить в связь с армией Макка. Однако Кутузов продолжал стоять на месте.
Абсурдность плана союзников открылась во всей своей наготе. Вместо того чтобы сконцентрировать свои войска и огромной массой двинуться в наступление, было сделано все для того, чтобы распылить силы. Союзники, точнее император Александр, видели сразу слишком много политических целей: вовлечь Баварию в состав коалиции, заставить Пруссию присоединиться к союзу, надавить на Данию... В результате, имея в общей сложности значительное численное преимущество, они оказались везде слабы. Но это еще не все. Сначала, чтобы оккупировать Баварию, форсированными маршами вперед была брошена армия Макка. Потом вдруг поняли, что она оказалась опасно отделена от остальных войск, и с таким же бешеным упорством стали гнать вперед армию Кутузова, в результате чего она оставила тысячи больных и выбившихся из сил солдат на дорогах, растеряла свои обозы и пушки. При этом 150 тыс. русских солдат стояли на прусских границах. Обладая абсолютной стратегической инициативой — ведь именно союзники приняли решение о начале войны, — они могли сначала сконцентрировать свою армию, а потом с почти что 300-тысячным войском двинуться вперед по долине Дуная. В этом случае Наполеону пришлось бы решать куда более сложную задачу. Теперь же изможденная поспешными маршами армия Кутузова осталась один на один с победоносными войсками Наполеона, и от русского главнокомандующего требовали двинуться в наступление!
Михаил Илларионович с самого начала был в числе противников политики Александра. Он был одним из видных деятелей «русской партии», выступавшей за независимую политику России. Он считал, что эта война совершенно не нужна, но, разумеется, не стал отказываться от выгодного назначения на пост командующего армией. Как русский генерал и главнокомандующий, он, несмотря на свои политические взгляды, готов был сделать все возможное для победы русского оружия. Но он совершенно не желал делать невозможное для спасения гибнущей австрийской армии, оказываясь крайним в бредовой стратегической ситуации, в которую его поставили Александр I и австрийский Гоф-кригсрат. Будучи по своему характеру человеком обходительным и дипломатичным, тщательно взвешивающим все свои слова и поступки, он не стал устраивать скандалов австрийцам, а тем более открыто перечить царю. Он просто сделал все для того, чтобы тянуть время. Кутузов отправил послание в Вену, в котором запрашивал разрешение от императора Франца. Он прекрасно знал, что будет поступать все равно по- своему. Но письмо давало ему несколько дней отсрочки, а заодно демонстрировало уважение к начальству.
* В начале своего марша Подольская армия насчитывала в своих рядах 53 397 человек. Шестая колонна (9 548 человек) была временно отделена от армии и в результате отстала от главных сил. Более 6 000 человек заболели вследствие тяжелых переходов и были оставлены по пути. Таким образом, общая численность Подольской армии в это время примерно 37 тыс. человек. Однако некоторые батареи и отряды еще не присоединились. Округленно реальную численность войск Кутузова, сосредоточенных в Браунау, можно оценивать как 35—36 тыс. человек.
Послание императору было отправлено 22 октября, а на следующий день ситуация стала предельно ясной. В штаб Кутузова в разбитой карете приехал австрийский генерал с перевязанной головой. Л.Н. Толстой так прекрасно описал в своем романе сцену встречи Макка с Кутузовым, что ее просто сложно представить иначе. «Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
— Vous voyez le malheureux Mack*, — проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, побежала по его лицу морщина, лоб разгладился: он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Макка и сам за собой затворил дверь»19.
Неизвестно, как в действительности произошла эта встреча, но ясно, что известия от Макка были самым настоящим шоком для русского главнокомандующего. Действительность превзошла все самые мрачные ожидания. Теперь у Кутузова не было ни малейших сомнений в необходимости немедленного отступления. Однако, как всегда дипломатичный, он пригласил Макка и Мерфельда отобедать вместе и обратился к ним за советом, что делать дальше. Ответ на свои вопросы Кутузов, разумеется, знал заранее. Но внешние приличия были опять-таки соблюдены.
Сразу после этого Кутузов написал письмо императору Францу: «Генерал Макк, прибывший в Браунау, осведомил меня о всем, что касается армии его королевского высочества эрцгерцога Фердинанда, а также сообщил мне сведения о французах. Одновременно он сказал, что весьма спешил с приездом сюда, чтобы отговорить меня продвигаться вперед, ввиду того, что Бонапарт сосредотачивает все свои силы в Мюнхене, чтоб обратить их на меня, и что я рискую быть окруженным со всех сторон несколькими корпусами противника, значительно превосходящего меня численностью. Мы, генерал Макк, генерал Мер-фельд и я, сочли необходимым, чтоб я отступил с армией к Ламбаху, где буду ждать приказаний вашего императорского и королевского величества, постепенно отходя, смотря по обстоятельствам, до Эннса и Линца, на случай, если враг будет мне сильно угрожать» 20.
Если в письме австрийскому императору Кутузов говорил только о военных проблемах, то в послании русскому послу в Вене графу Разумовскому и почти такой же депеше князю Чарторыйскому главнокомандующий сообщил и очень важные политические новости. Дело в том, что сразу после капитуляции в Ульме генерал Макк был приглашен в штаб-квартиру Наполеона в аббатстве Эльхинген и имел с французским императором долгую беседу. «Отправляйтесь в Вену, — сказал он Макку. — Я разрешаю вам сказать от моего имени императору Францу, что я желаю только мира, и что мне очень жаль, что этот мир был нарушен. Я готов договориться с ним и предложить ему самые выгодные условия. Я готов вести переговоры и с Россией, раз вы этого желаете. Пусть мне сообщат предложения этих двух держав. Я готов принести жертвы, даже большие жертвы. Я объявляю это вам и прошу вас, сообщите вашему государю, что достаточно было бы, чтобы он послал ко мне графа Кобенцеля или кого-нибудь другого вместе с русским уполномоченным, чтобы начать переговоры»21.
* Вы видите несчастного Макка (фр.).
Обстоятельства этой беседы Макк не скрывал от Кутузова и проницательный полководец сразу понял, что из этого всего может выйти. Он не мог не замечать, что австрийцы шли на эту войну без всякого подъема, и не сомневался, что после страшной катастрофы, которую претерпела их армия под Ульмом, они не могут не начать думать о переговорах. Кутузов также великолепно отдавал себе отчет в том, что его декларация австрийскому императору о возможной защите пути на Вену является не больше чем блефом. Армия Буксгев-дена была еще далеко-далеко (на пути из Троппау), армия Беннигсена находилась у Варшавы, армия эрцгерцога Иоанна была отрезана в Тироле, а многочисленная армия эрцгерцога Карла в Италии оказалась совершенно бесполезной там, где действительно решалась участь войны. Кутузов мог рассчитывать только на свои силы, но у него, по самым оптимистичным оценкам, было в три раза меньше войск, чем у Наполеона. Значит, путь на Вену для французов открыт, и если этого еще не понимал австрийский император, то в скором времени он должен был осознать опасность со всей очевидностью. В такой ситуации дальнейшее существование прочного союза оказывалось более чем под вопросом. Было ясно, что австрийцы могут начать сепаратные переговоры, и война становилась для русских совершенно абсурдной.
Конечно, сказать это все в лоб дипломатичный Кутузов не мог и не хотел. Однако дать информацию к размышлению тем, кто принимает политические решения, он был просто обязан. Нужно сказать, что Михаил Илларионович сделал это с присущей ему тонкостью и деликатностью. В послании, адресованном 24 октября графу Разумовскому, он написал: