— Прошу извинить меня за беспокойство, — сказал Дойтш.
Хомер сделал великодушный жест рукой.
— Не хотите ли виски? — спросил Клоппе, доставая гигантскую бутылку «Уотерман».
Они были знакомы уже лет десять и испытывали друг к другу взаимное уважение. Выходец из Австрии, Карл Дойтш приложил колоссальные усилия, чтобы в швейцарских финансовых кругах забыли о его национальности. Несмотря на лингвистическое родство, он долгое время считался «чужим». Однако его высокопрофессиональные качества посредника, врожденное желание оказывать услуги, а также обширные, на высоком уровне, международные связи убедили местных снобов, что он равный среди равных.
Достаточно часто к нему обращались директора банков с просьбой высказать свое мнение о клиентах, с которыми они собирались заключать многомиллионные сделки. Карл Дойтш, как в сказке, бескорыстно и молниеносно предоставлял им необходимую информацию. И ни один из его диагнозов не оказался ошибочным вплоть до сегодняшнего дня. Поэтому ему почти прощалось его не слишком серьезное отношение к протестантской религии. И напротив, его глубоко уважали за то, что он постоянно «тащил» в Конфедерацию иностранные капиталы, распределял их по своему усмотрению в различных банках Цюриха, Женевы или Лозанны и умел при этом извлечь для себя соответствующую выгоду. Ни одна крупная операция в стране не проходила без его участия. Он знал все секреты и был вхож во все двери. К его посредническим услугам прибегали как отдельные мультимиллионеры, так и иностранные банки, трансконтинентальные компании и правительства некоторых стран, испытывающие нужду в деньгах для проведения краткосрочных, выгодных финансовых операций. Дойтш играл на курсе валюты, зная раньше всех точный день, когда должна подняться или опуститься стоимость той или иной денежной единицы. Дойтш мог бы дать вам адрес, куда можно было бы продать, если вы это имели в наличии: сто танков «тигр», десять тысяч винтовок «мас», сто легких пулеметов «штейн». Он имел дело даже с Советским Союзом, когда тому необходимо было продать несколько сот тонн золота. Он с одинаковой легкостью конвертировал его в зерно или доллары.
Его гений заключался в том, что он умел найти в дебрях международных ограничений щель, через которую легально обходил закон. Само собой разумеется, что его талант не мог пройти незамеченным финансистами Синдиката. Карлу Дойтшу приходилось неоднократно «отмывать» громадные суммы денег, совершенно не интересуясь ни их происхождением, ни кому они принадлежат.
— Ваше здоровье! — сказал Клоппе, поднимая бокал.
— Ваше здоровье! — эхом ответил Дойтш, выпив все до последней капли.
Хомер тут же налил ему еще.
— Итак, — сказал Дойтш, глубоко вздохнув, — я глубоко и искренне вас уважаю, мистер Клоппе. Я прошу вас не комментировать то, что вы сейчас услышите от меня. А когда я уйду, вы вольны поступать по своему усмотрению. Речь пойдет об одной истории, которая, естественно, не имеет ничего общего с реальностью…
— Естественно, — сказал несколько озадаченный Клоппе.
— Рассказывая эту историю вам, я имею намерение оказать вам, в некотором роде, определенную услугу… Судить об этом вам!.. Итак, предположим, я повторяю, предположим, что какому-то банку города был доверен огромный капитал под номерной счет. — Дойтш увидел, как нахмурилось лицо Клоппе. — Предположим еще, — продолжал он, — что этот капитал… скажем, транзитного характера… и принадлежит какой-то крупной организации, не швейцарской, конечно… скажем, иностранной… например, американской… мораль которой чувствительно отличается от наших о ней представлений. Я хочу сказать, что в их глазах документы имеют меньшее значение, чем слово джентльмена…
Клоппе аккуратно поставил бутылку с виски в ящик стола. Он все мог представить себе относительно Карла Дойтша, за исключением того, что тот уполномочен представлять интересы Вольпоне.
— Теперь предположим, что те, кто знает шифр, не могут по каким-то причинам прийти сами за вкладом. Профессиональный долг банкира состоит в том, чтобы никогда и никому не говорить, что деньги находятся у него… даже тем, кто имеет на них право, но не знает кода. И все это понимают… — Карл Дойтш прокашлялся и продолжил — …за исключением или, это, пожалуй, будет точнее, если вкладчиками являются преступники или сумасшедшие, которые не остановятся ни перед чем, чтобы завладеть деньгами. В данном случае, я подчеркиваю, именно в данном случае здравый смысл должен восторжествовать над чувством долга…
— Вы получили приглашение на свадьбу моей дочери? — спросил Клоппе.
— Разумеется.
— Собираетесь прийти?
— Конечно.
Клоппе встал.
— Думаю, будет лучше, если вы не сможете прийти. Забудьте о приглашении, как я уже забыл о только что сделанном мне предложении, из которого я ничего не понял.
Лицо Карла Дойтша побледнело, и он вскочил на ноги.
— Сожалею, мистер Клоппе, глубоко сожалею. Я надеялся, что вы отнесетесь к этому как к доброжелательной дружеской подсказке.
— До свидания, доктор, — сказал Клоппе.
— До свидания, мистер Клоппе.
Направляясь к двери, Дойтш чувствовал, как за эти десять минут постарел на несколько лет.
И все-таки он сделал все возможное, чтобы избежать худшего…
Остановившись на лестничной площадке, Анджела Вольпоне не решалась нажать на кнопку звонка. Сердце громко билось в ее груди, и ей ужасно хотелось броситься вниз по лестнице, убежать отсюда. Полчаса назад она позвонила Франческе и сказала, что придет к ней. Теперь, стоя перед дверью, она не знала, хватит ли у нее сил сказать своей свояченице, что ее муж, дон Дженцо Вольпоне, мертв.
Она подняла руку и нажала на кнопку.
Дверь открыла сама Франческа. Ей было около пятидесяти лет, но выглядела она гораздо старше. За все время своей супружеской жизни с Итало Анджела встречалась с Франческой не более трех-четырех раз. И ни разу у них не было случая поговорить по душам, слишком многое их разделяло… Даже то, что они были замужем за родными братьями, не сближало их. Со своей жаждой к жизни, Анджела чувствовала себя неловко в присутствии этой спокойной, безропотной женщины. Что же ей пришлось испытать, чтобы с таким покорным, безысходным видом воспринимать происходящее вокруг?..
— Входите же, Анджела… Добро пожаловать…
Внутреннее убранство квартиры, несмотря на огромные комнаты, было таким же тусклым, безликим, как и сама хозяйка. Все было выдержано в серых тонах, несколько грустных, не совсем соответствующих духу времени…
— Хотите кофе?
Анджела покачала головой. Они подошли к окну и сели в кресла.
— Вот… — неуверенно начала Анджела. — Только что мне позвонил Итало… из Цюриха… Я принесла вам плохую новость…
Франческа непроизвольно напряглась.
— Речь идет о вашем муже… доне Дженцо. С ним случилось несчастье…
Не в силах выдержать пожиравший ее взгляд, Анджела опустила глаза.
— Несчастье? — повторила Франческа. — Но он… но он… — Франческа встала. Ее руки мелко дрожали.
Анджела закусила губы и еще ниже опустила голову. Затем она одним движением оказалась на ногах и бросилась на грудь Франческе. По вздрагиванию ее тела Анджела поняла, что та плачет. Франческа плакала без слез.
— Где он? — спросила она изменившимся голосом, отстраняясь от Анджелы.
Анджела не знала, что ответить. Только сейчас она поняла, что Итало ничего больше ей не сказал.
— Я спрашиваю вас, где мой муж? — повторила Франческа. — Что с ним случилось?
— Я не знаю, — сквозь рыдания ответила Анджела. — Итало должен мне еще позвонить… Он ничего больше не сказал. Он обо всем позаботится…
Франческа упала на диван, зарылась лицом в подушку и, стуча по ней кулаками, истошно закричала:
— Я знала, что они убьют его. Я это знала. А теперь они убьют Итало.
Чтобы не закричать от страшного смысла слов Франчески, Анджела впилась зубами в свои сжатые в кулаки руки.
Съехав на проселочную дорогу, машина Ландо направилась к каким-то строениям, стоявшим в пятистах метрах от горной трассы.