И она не гнушалась никакими способами достижения цели; её желание уничтожить сыновей Рагнара доходило до паранойи. Торви хотелось крикнуть: «При чем здесь, ради Одина, мы?! Оставь нас в покое!». Но она понимала, что впадать в истерику выйдет себе дороже.
— Если я не буду путаться под ногами и сделаю всё, что ты скажешь, ты должна будешь его отпустить, — Торви сжала губы. — И позволить нам уехать. А сейчас я хочу его увидеть. Откуда я знаю, что в твоем планшете — не запись, и Эрлендур действительно жив?
Лагерта вскинула бровь:
— Ты мне не доверяешь?
Хороший вопрос, просто отличный. Торви захотелось рассмеяться. Доверие? О чем она вообще говорит? Разве можно доверять Лагерте Ингстад, женщине, способной шантажировать собственных союзников ради достижения цели?
— А разве я должна?
Лагерта задумалась, затем кивнула:
— Нет, не должна. Но могла бы, ведь я никогда тебя не обманывала. А вот ты много лет изменяла моему сыну, так что не думаю, что ты можешь попрекать меня ложью. Впрочем, мне импонирует твоя недоверчивость — это говорит о том, что ты способна учиться на своих ошибках. Идем, я отведу тебя к Хорикссону, — она поднялась.
— Не стоит ей потакать, мама, — поморщился Бьерн. Он всё ещё был бледен от злости. — Может, мои сыновья ещё и не мои, а, Торви?
Детей в семейные дрязги Торви впутывать не хотела. Эрик и Рефил не были виноваты, что отец у них — так себе человек: прячет гнев на Рагнара, за смерть которого сам же и мстил, и тихо ненавидит братьев, которые перед ним ни в чем не виновны. В глазах Торви никто из сыновей Аслауг не виноват в сотрясающей их семью братской скрытой войне, а тот единственный, на ком лежит эта вина, пьет себе пиво и мёд в Вальхалле и ждет, кто же из его детей первым присоединиться к нему за бесконечным столом, полным алкоголя и яств.
Но Бьерн ждал ответа, и Торви отчаянно хотелось причинить ему боль.
— Может быть, — бросила она.
Бьерн стиснул зубы, на щеках у него заходили желваки. Видя, что он вот-вот сорвется, Лагерта движением руки остановила назревающую ссору.
— Я сама разберусь, Бьерн. Идем, Торви, — произнесла она. — Эрлендур находится здесь, под охраной, но я позволю тебе увидеть его на пять минут. Надеюсь, ты оценишь это.
«Оценю что? — Торви смотрела ей в спину, пока Лагерта вела её коридорами, по лестнице вниз, в подвальные помещения. — Твое милосердие? Великодушие? Что?»
Даже Ивар — и тот обращался со своими врагами честнее. Он их, по крайней мере, убивал, а не держал в подвалах, прикованными к батарее. Торви чувствовала, как былое уважение к Лагерте окончательно уходит во тьму, и она поймала себя на мысли, что хочет увидеть, как Бескостный разрушает созданный Ингстадами мир до основания. А ещё она понимала, что если это и случится, то очень нескоро.
Впрочем, плевать. В первую очередь она должна вытащить Эрлендура.
Он сидел на полу, прислонившись спиной к батарее. На лице у него подсыхала кровь — его явно если не били, то ударили при похищении. Торви бросилась к нему, упала на колени и обняла, притягивая к себе, насколько позволяли наручники, сжимавшие его запястья.
— Прости, — зашептала она ему в пропитавшиеся потом светлые волосы. — Прости, это я виновата, это моя вина, прости…
Торви хотелось сказать, что она всё исправит. Беда была в том, что она понятия не имела, как сделает это.
— Перестань, — пробормотал Эрлендур. — Это могло случиться и раньше. Мы всегда рисковали.
— Я вытащу тебя, — Торви обхватила его лицо ладонями, ощущая под пальцами пробивающуюся светлую щетину. Вгляделась в покрасневшие, усталые глаза. — Слышишь?
Эрлендур покачал головой.
— Уезжай из города, — шепнул хрипло. — Бери мальчишек и сваливай куда угодно, хоть в глубинку. Так, чтобы тебя не нашли. Вытаскивай детей из этого дерьма, Торви, — он улыбнулся. — Просто голливудский плохой боевик какой-то. Просто уезжай.
Торви закусила губу и упорно мотнула головой.
— Нет.
— Рефил - возможно, мой, — Эрлендуру было трудно фокусировать на ней взгляд, но он старался. Правда, старался. — Может, нет. Только ты знаешь. Это не важно. Хватай мальчишек и беги. Я… — он сглотнул и всё же не договорил. Облизнул губы. — Просто уезжай.
Он был прав. На миллион процентов прав. Нужно было забирать из школы детей и бежать, прятаться, пока Лагерта и Бьерн заняты Иваром. Возможно, их даже не стали бы преследовать. Но Торви знала, что не сможет так поступить, никогда не поступит. И точно знала, что Рефил, младший из трех её сыновей, был сыном Эрлендура. Может быть, однажды она расскажет ему об этом, но не сейчас и не здесь. А в безопасности, где-то, очень далеко от Чикаго. Где-то, где они смогут быть счастливы.
Возможно, им стоит вернуться в Норвегию.
— Я разберусь, — Торви прижалась лбом ко лбу Эрлендура. — Прости меня…
Он улыбнулся.
— Того стоило.
И Торви в очередной раз почудилось, будто он знает что-то, чего не знает она. Что-то об их прошлом, настоящем, и будущем, что было скрыто для неё дымкой. Может быть, его вели сами боги.
— Время вышло, — Торви забыла, что за ними наблюдает Лагерта, и её холодный голос ударил по нервам, будто ледяной ветер. — Я и так дала вам больше пяти минут.
«Слишком много кредитов для женщины, изменявшей твоему сыну, да, Лагерта?».
— Я не уеду, — шепнула Торви. — Даже не думай, — поцелуй вышел коротким и смазанным, с привкусом крови и слёз, замер горьким лекарством на губах. — У меня есть, что тебе рассказать.
«Рефил — твой сын, а Эрик, хоть и сын Бьерна, больше похож на тебя. По крайней мере, я люблю его больше, чем могла бы любить истинных детей Бьерна, и это, возможно, не просто так. И ради них мы оба выживем. Даже не вздумай умирать».
Возвращаясь следом за Лагертой из подвалов, Торви думала, что голливудский блокбастер попахивает второсортным сценарием, но Лагерта порой, как и её бывший муж, была склонна к театральщине и неожиданно выпадающим тузам в рукаве.
— Я не хотела бы лишаться твоей поддержки, Торви, — произнесла Ингстад. — И если ты меня не лишишь её сама, Эрлендур выйдет отсюда целым и невредимым.
Лагерта лгала, и Торви об этом знала. И не могла перестать плакать, пока возвращалась на такси в квартиру Эрлендура, пока поднималась на нужный этаж и отпирала дверь. Возвращаться в дом Лодброков? Нет, не сегодня, только не сегодня. Захлопнув за собой дверь, Торви сползла на пол, уткнулась лицом в колени и прорыдала ещё минут пятнадцать, захлебываясь слезами. Великая Фрейя, она и не знала, что в человеке может быть столько слез…
Плакала Торви редко. Просто по пальцам пересчитать. После смерти её первого мужа, Борга. После осознания, что в семье Лодброков она всегда была и будет никем, и её мнение не имеет никакого веса. Иногда она плакала от усталости, но это случалось нечасто. Сейчас ей казалось, будто она выревела весь запас слёз, что был ей дан богами при рождении.
Кое-как раздевшись, Торви долго приходила в себя под душем, очищая сознание от грязи и боли прошедшего дня. За грудной клеткой у неё тяжело ворочалась тоска, от которой не было спасения. Переодевшись в рубашку Эрлендура, Торви зарылась с головой в одеяло, но ни горячий душ, ни тепло пледа не особенно ей помогли. Она уткнулась носом в подушку и запретила себе плакать снова. Запретила себе нырять в воспоминания.
— Хватит ныть, будто он уже умер, Торви, — произнесла она твердо, удивившись хриплости своего голоса. — Вы из этого дерьма выберетесь. У вас нет выбора.
Торви понимала, что Лагерта не оставит их обоих в живых, чего бы она ни говорила и какими бы клятвами ни клялась. Ей не нужны те, кому известны её планы и кто может предать её, если что-то пойдет не так. На самом деле, Торви удивлялась, что Ингстад не убила их сразу, но, поразмыслив, поняла, что Лагерта всё ещё хочет знать о происходящем дома у Лодброков. До предполагаемого похищения Ивара оставалось какая-то пара дней, и, если Ивар сам строил какие-то планы, Лагерта хотела об этом знать. А, поскольку у Торви не получилось выяснить это, её попытались подстегнуть.