Ещё Торви понимала, что сейчас у Лагерты толком не было выбора: уходить и оставить всё Уббе, чтобы хоть как-то сохранить вхожесть в семью Лодброков и постараться убедить Ивара в своей непричастности, или остаться и подтвердить уверенность Ивара в её виновности. О, разумеется, его веру в это нельзя было поколебать, но и давать лишних доказательств не стоило бы. Как и подставлять Бьерна.
Торви прикрыла глаза. Вряд ли Уббе пощадит Эрлендура или её саму. Или их обоих. Ледяной ужас перед смертью омывал изнутри. Она верила в богов и в Вальхаллу, но также знала, что не попадёт в неё. Эрлендур, быть может, и окажется в чертогах Одина — что есть всё его существование последние дни, как не борьба? — однако ей там места не будет. Они были разлучены в жизни, такими останутся и после смерти, и их обоих разлучат с Эриком и Рефилом, которые, возможно, под влиянием Бьерна и вовсе свою мать возненавидят. К её горлу подкатил горький комок, и она стиснула зубы, чтобы сдержать подступающие всхлипы.
Не сдержала обещания. Она не сдержала ни одного обещания — ни сыновьям, ни Эрлендуру, зато Ивар Бескостный нарушил своё слово, и он не поможет ей, а оставит здесь умирать.
— Нет, — прошептала Торви. — Нет, пожалуйста…
Кого бы ещё волновала её жизнь, в самом деле!
— Нужна помощь? — Астрид одним махом допила второй стакан виски. — Уббе?
Он покачал головой.
— Нет, ты тоже уходи. Я постараюсь закончить здесь всё до прибытия Ивара или его людей. Бескостный и так наверняка в курсе, что ты шпионишь для Лагерты в компании Экберта, не стоит подставлять тебя ещё сильнее.
Астрид кивнула.
— Тогда удачи, — и скользнула к выходу, не взглянув на Торви. Так, будто та уже и вовсе была мертва.
Раннхильд последовала за ней. Лагерта молчала несколько минут, обдумывая слова Уббе, потом поднялась из своего кресла, взяла пиджак, небрежно брошенный на его спинку.
— Ты не сдержала своего обещания, Торви, — произнесла она. — Я хотела пощадить тебя и Эрлендура и позволить вам уехать — на моих условиях, разумеется, — но Ивар Бескостный всё ещё жив, и я знаю, что ты просила у него помощи. Ты предала не только моего сына, но и меня. Сама знаешь, что я делаю с предателями.
Она врала, разумеется. Ни за что и никогда она не оставила бы их в живых.
«Нет, нет, нет, нет… Я должна, должна сделать хоть что-то…»
Ради Эрлендура. Для сыновей. Ради себя, она должна попытаться спастись, только как? Торви хорошо понимала, что оружия у неё нет, а без оружия её подстрелят прямо здесь. Да и с оружием тоже. Она умела драться и умела стрелять, но это бесполезно, когда у тебя нет ничего, а у Бьерна, Уббе и Лагерты — есть огнестрельное оружие
— У тебя нет доказательств, что я предала тебя, Лагерта! — Торви всё ещё пыталась бороться, хотя понимала, что это бесполезно. Пыталась выцарапать, выгрызть свободу… хотя бы жизнь. — Откуда мне было знать, что Ивар лжет?!
— Дело не в этом, — Ингстад царственно повела рукой. — Ты обратилась к нему за помощью. И ты до последнего была уверена, что Ивар тебе поможет, иначе не была бы так спокойна всё это время.
— Я не обращалась к Ивару! — Торви хотела бы возразить ей твердо, уверенно, однако понимала, что панические нотки выдают её с головой.
Лагерта ничего не ответила. Судьба Торви была уже решена, и её с головой накрыло волной безнадежного ужаса. Ещё сильнее, чем прежде, ведь теперь она слышала свой приговор, и обжалованию он не подлежал. Она впилась ногтями в ладони, собирая все силы, чтобы справиться с этим страхом.
Не сразу, но у неё получилось. Однако дыхание близкой смерти у Торви на затылке было ледяным, как воздух в горах Норвегии зимой. Она прикрыла глаза. Значит, всё будет так. Значит, надежды у неё нет. И, быть может, если бы она оставалась на стороне Лагерты…
Нет. Для Лагерты она в любом случае была бесполезна, зато знала слишком много. Торви поставила не на ту карту, и партия оказалась проиграна. Всухую. Слеза скатилась у неё по щеке, а внутренности опять скрутило холодной рукой так, что впору было согнуться пополам и проблеваться на пол от боли. Но Торви не собиралась доставлять Лагерте или Бьерну удовольствия видеть её слабой.
Ни за что. Хватит. Они уже достаточно видели.
Она зажмурилась на мгновение, а потом распахнула глаза. Перестань, Торви, ты уже выплакала все слезы и достаточно несла на себе груз вины за то, что втянула Эрлендура в свою жизнь. Всё это не могло закончиться хорошо, правда? Только всё равно её раздирало изнутри болью, а где-то на задворках сознания слепой летучей мышью билась мысль, что всё могло закончиться по-другому. И они могли бы… выжить.
Вкус крови мазнул по вкусовым рецепторам, и Торви поняла, что зубами содрала нежную кожицу на нижней губе.
— Уходи, как только закончишь всё, Уббе, — Лагерта перебросила Уббе ключи от одной из машин, и тот ловко их поймал. — Избавься от оружия. И забери их документы, их нужно уничтожить.
Не слишком ли быстро она согласилась? В чём здесь подвох?
Торви вцепилась пальцами в кожаную обивку дивана. Она могла представить, что будет дальше: Бьерн через какое-то время подаст заявление в полицию о её пропаже. Семья Эрлендура сделает то же самое, только более искренно. Разумеется, полиция не сможет их найти. Какое-то время они будут числиться пропавшими без вести, а потом их объявят мертвыми — какими они и будут, только гораздо дольше. Бьерн убедит Эрика и Рефила, что их мать сбежала с любовником или просто сбежала от них. И если ему не удастся убедить Гутрума, это всё равно ничего не будет значить. Гутрум не сможет ничего доказать, даже если у него будут какие-то догадки.
Но Торви знала, что ничего бы в своих поступках не изменила, даже если бы могла. Она была счастлива, хоть и немного. И всё это время у неё была надежда, что всё ещё будет хорошо, а надежда — это всегда маяк. Даже если в итоге его свет приведет на рифы.
По крайней мере, закончилось это мучительное, выжирающее душу ожидание. Норны щелкают ножницами. Норны привели её и Эрлендура друг к другу, они же и разведут. Только будь милостив к ним, Всеотец, будь милостив к ним обоим…!
— И путь, по которому я пойду, будет так холоден… — шептала Торви, когда Уббе, осторожно подталкивая в спину, вёл её коридором туда, где Лагерта держала Эрлендура. Невольно она всё равно осматривалась в поисках любой сокрытой возможности сбежать… и не находила её. Гладкие стены коридора не предполагали ни одной двери, а единственное оружие — небольшой нож — «девы» забрали у Торви ещё на входе.
И она понимала, что всё равно не воспользуется возможностью сбежать, даже если обнаружит её. Она не хотела… не желала спасаться в одиночестве. А ещё Торви очень давно жила в семье Лодброков, и, как бы ни хотела сохранить себя, всё равно впитала некоторые их черты. Например, умение встречать собственную смерть с гордо поднятой головой. Она помнила, как смеялся Рагнару в лицо её первый муж, Борг, и знала, что у неё хватит мужества поступить так же.
Уббе молчал почти всё время. Он не пытался подгонять Торви, тыкая пистолетом ей в поясницу, но она и так знала, что стоит ей хотя бы попытаться метнуться в сторону — и Уббе расстреляет её без сожалений.
— Отдай мне свою сумочку, — спокойно произнес Уббе, когда они приблизились к подвалу, где Лагерта держала Эрлендура.
Ну, разумеется. Лагерта ведь приказала не оставлять никаких следов. На мгновение Торви сжала в руках сумку, но потом всё же кинула её Уббе. Он поймал вещь одной рукой. А затем выудил из кармана её телефон. Протянул ей и одними губами шепнул:
— Разблокируй.
Торви моргнула.
«Что?»
Уббе огляделся, внимательно рассмотрел стены и потолок, приложил палец к губам.
— Разблокируй и отдай мне.
Торви тупо наблюдала, как он набирает в телефоне что-то в поле для сообщений. Голова у неё шла кругом: если он хочет пристрелить её и Эрлендура, почему не сделает этого? Что он задумал? Это какой-то план Лагерты? Что происходит?