— Ты можешь говорить всё, что тебе угодно, Бескостный. Я больше не собираюсь делать всё, что ты попросишь.
Обидное прозвище придумал именно он, Змей, в отместку за насмешки над его глазом-мутантом. Бескостный. Бескостный. Ненавистное, ненавистное имя.
— Вот как? — Ивар почувствовал, как ярость вновь туманит ему разум, и вцепился в подлокотники своего инвалидного кресла так, что побелели костяшки пальцев. Этот гнев был знаком ему, и на протяжении многих жизней он был причиной ранней смерти Сигурда Змееглазого.
— О чем ты говоришь? — Хвитсерк повернулся к Змею. — Ты умываешь руки?
Сигурд кивнул.
— Бинго, Хит. — Он закусил губу. — С меня хватит. Я не могу подвергать опасности Блайю. И мы уже всё решили.
Решили.
«Они всё решили, надо же! — Ивар кипел. — Решили сбежать с корабля, как чертовы крысы!»
Впрочем, он знал, всегда, всегда знал: его братец и есть крыса, настоящий трус, не способный до конца стоять за свою семью, единственную семью, которая у него когда-либо была! Он отказался мстить за мать, хотя и был согласен, что за её убийством стоит Лагерта, он женился на дочери убийцы отца, он всегда делал только то, что хотел сам! И плевал он на тех, кто прикрывал его спину! Вечно идет туда, куда направляется телка, которую он трахает!
Змееглазый только и умеет, что думать хером. Единственной змеей, которая ему вообще подчиняется.
Ивару пришлось сделать несколько вдохов и выдохов, чтобы обуздать гнев. До конца придти в себя у него так и не получилось. Ярость кипела, бурлила в нём, подобно лаве, и вот-вот грозилась выплеснуться наружу.
— Если ты уедешь, то потеряешь право на наследство. — Бьерн изучающе смотрел на младшего брата. — Как вы будете жить?
— У меня есть сбережения и собственный заработок, — пожал плечами Сигурд. — И я не беспомощен, как и Блайя. Я могу работать. Она может работать. Нам не нужны большие деньги.
— Твой заработок, — презрительно фыркнул Ивар. — Не смеши меня, Змей! Песенки, которые ты продаешь?
Перекрыть кислород Сигурду было бы даже слишком легко, но делать это надо было раньше, пока идея оставить семью ещё не укоренилась в его глупой башке.
Ивар был уверен, что это Блайя, маленькая хитрая сучка, внушила его неспособному на самостоятельные решения братцу, что он сможет выжить вдали от семьи, вдали от жизни, которую он много лет беззаботно вел благодаря стараниям отца. Её нельзя было недооценивать.
Сигурд задрал подбородок, сощурился, глядя Ивару прямо в глаза.
— Что тебя задевает, Бескостный? То, что я не так бесполезен, как тебе хотелось бы? Или то, что я не хочу больше плясать под твою дудку?
Ивар знал, что его задевает.
Всё происходящее. Смерть Маргрет, которую, похоже, ни Сигурд, ни Блайя не восприняли как темное пятно на собственной совести. Хотя следовало бы, ох, как следовало бы…
Маргрет выпила яд, предназначенный кому-то из этой сладкой парочки. Спасла их чертовы жизни, не стоящие ни гроша. Впрочем, нет. Кое-что их жизни стоили, но плату за них получил бы Бьерн.
Уббе, подливающий себе коньяк и полностью погрузившийся в страдания по своей шлюшке-жене. Ивар никогда не понимал, что он нашел в Маргрет: недалекая и трусливая, свой единственный достойный поступок она совершила перед смертью, и, по злой иронии судьбы, оценил его только Ивар. Уббе, не знавший, что его обожаемая женушка трахалась с Хвитсерком за его спиной, и в спине его торчало сразу три кинжала: один принадлежал Маргрет, второй — Хиту. Третий всадил ему аккурат между лопаток Ивар, потому что так и не нашел подходящего момента, чтобы раскрыть брату глаза.
И где-то там, в глубине души, его терзала за это совесть. Грызла, будто драуг впивался в плоть. Мучила. Ивар поморщился.
«Что меня задевает, братец? Твоя глупость. Легкость, с которой ты предаешь семью из-за девчонки, пусть красивой и хитрой. Твое век за веком не проходящее умение сменить братьев на пизду».
Сигурд смотрел прямо ему в глаза, и, несмотря на захлестывающее его раздражение, Ивар почувствовал, что упрямство глупого братца и его наивная (а наивность хуже глупости) вера в собственную счастливую звезду смешат. А ещё раздражают, ведь у него, Ивара, нет этой веры — только долг перед отцом и семьей, которому он повинуется.
И у него нет никого, кто стоял бы за него, как Блайя стояла за Сигурда, и наоборот. И тонкая игла ревности, боли и гнева вонзилась в сердце, разом лишая веселья. Но никто не должен был догадаться об этом.
— А ты думаешь, сможешь где-то быть полезным? — Ивар запрокинул голову и громко расхохотался, и никто не распознал бы притворства в его смехе. — Твое место — здесь, Змееглазый. Ты идиот, если не понимаешь этого!
Сигурд сжал губы, потянулся к оружию. Его движение не утаилось от Ивара, и он выхватил нож, всегда находившийся от него поблизости. Рукоять — деревянная, с вырезанными на ней защитными рунами, удобно легла в ладонь.
— Только попробуй вытащить оружие, Змей, — предупреждающе произнес он. — И лезвие войдет тебе в глаз.
О, ситуация принимала опасный оборот, как и всегда. Змееглазый не умел учиться на собственных ошибках — что ж, Ивар с удовольствием снова преподаст ему хороший урок. Хотя, конечно, можно ли считать хорошим уроком смерть — это большой вопрос. Впрочем, Хель объяснит его глупому братцу, что к чему.
Они смотрели друг на друга зло — того гляди, кто-нибудь сорвется. Ивар подозревал, что он будет первым, но…
— Ивар! Хватит! — Бьерн поднялся, заслоняя своей мощной фигурой Сигурда. — Если он хочет идти — пусть идет. Никто из нас не тюремщик, и никого заставлять мы тоже не будем.
— А с каких пор ты указываешь мне, Железнобокий? — Голубые глаза Ивара опасно прищурились. — С каких пор ты стал в этой семье главой?
— Я всё ещё твой старший брат. — Верхняя губа Бьерна дернулась, на мгновение обнажая крепкие белые зубы. — Может быть, в твоих руках компания, Ивар, но я лучше знаю, что нужно семье.
— Ну, конечно! — Ивар со звоном уронил свой верный кинжал на стол. — Давай, Змееглазый, — скривился он. — Вали! Я открою шампанское в тот момент, когда твоя задница покинет мой дом!
— Как и я, — отозвался Сигурд. Медленно, очень медленно он убрал оружие и вновь скрестил на груди руки. — Извини, Бьерн. — Он кивнул, — я не хотел выходить из себя. Просто я устал, что Ивар играет людьми, как марионетками.
Хотел, ещё как хотел, и от Ивара это не укрылось. Он поджал губы, прикрыл глаза на мгновение, считая про себя, но получалось, что считал он проблемы, свалившиеся на него за долгий день свадьбы Сигурда и Блайи. Раз — и бледное лицо Маргрет возникло перед глазами, на её губах засохла пена. Два — и коньяк льется в стакан, а Уббе всё дальше уходит в своё горе, и они теряют его. Три — и непонятно, нужно ли теперь раскрывать тайну Хвитсерка и Маргрет. Четыре — лицо Иды. Почему она так боится? Неужели сама в чем-то подозревает свою семью? Пять — как проверить Блэков, не вызывая подозрений и как можно меньше прибегая к помощи Иды? Шесть — Лагерта, Лагерта, Лагерта. Стервятница, которая только и ждет, что сыновья Рагнара дадут слабину, чтобы возвысить Бьерна или возвыситься самой. Тут и к гадалке не ходи, Лагерта Ингстад всегда была амбициозной. Семь — бизнес Блайи, уплывающий у него из рук. Восемь — Сигурд, предавший семью из-за собственной женушки.
Восемь. Восемь. Восемь — вот она, в лице трусливого братца.
Ивар открыл глаза.
Девять.
Сигурд уже стоял на пороге. И если только взять сейчас нож, метнуть в него, он не успеет уклониться и умрет на месте.
Десять.
Пусть идет.
— Вали, Змей, — произнес Ивар. — Вали и не возвращайся.
Он понимал, что разговор ещё не закончен, и перед отъездом сладкой парочки им еще предстоит как минимум один тяжелый разговор. Но сейчас у него действительно были более насущные проблемы, чем Змееглазый и его женушка.
— И ты его просто так отпустишь? — Хвитсерк уставился на Ивара.
— Я не собираюсь хватать его за руки или валяться у него в ногах, — Ивар откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза. У него опять начала болеть голова от глупости его братьев. — Мне не нужен балласт на шее. Сигурд бесполезен.