— Иди ко мне, Сигюн, — хрипло прошептал Ивар. — Поцелуй своего Локи…
Разве Ида могла отказать?
*
Ночью всё и всегда иначе.
Днем план казался идеальным, но в ночи, когда Ида мучилась бессонницей, вновь и вновь прокручивая в голове свои разговоры с отцом и с Иваром, страх разрастался в ней всё сильнее. Что, если они в чем-то просчитались? Что, если что-то пойдет не так? Она знала, что не бывает до самых мелочей просчитанных ситуаций, знала, что где-то может случиться сбой… и боялась, что этот сбой повлечет за собой катастрофу.
Потому что если так случится, то мать и Лив никогда не избавятся от давления Исайи Блэка. Потому, что, узнав о роли Иды в затее Ивара, отец её уничтожит. Нет, разумеется, он не убьет её, ведь в случае гибели братьев, наследство Рагнара достанется ей, но втопчет в землю.
Потому, что ей придется смотреть, как убивают Ивара, и она знала, что не выдержит этого. Её до костей пробирало ледяным ужасом, стоило представить, как отец измывается над Иваром, а потом, возможно, вручит его Лагерте, как самый дорогой на свете подарок. Или сдерет с него кожу и отправит Ингстадам в посылке. И если раньше Ида полагала, что судьба Ивара беспокоит её только в связи с его обещанием и их договором, то теперь понимала: она просто не хочет его терять.
Ивар вовсе не был тем, кого хочется и нужно любить, — он пропитывал своим ядом всех и всё вокруг себя, как только сам ещё в нем не захлебнулся. Впрочем, кобры в своем яде не варятся и им не травятся. Ида не могла утверждать, что любит его, — любовь всегда многогранна, с этим спорить было нельзя, но её чувства к Ивару постичь и вовсе не удавалось. Все попытки падали в ту самую тьму, что его окружала. Ивар был Джокером «теневого» бизнеса Чикаго, но на него не находилось своего Бэтмена. Безумие он умело прятал за рубашками и деловыми костюмами, достаточно держал в узде, чтобы законникам не к чему было придраться, но в любой миг из-за этой маски могло выглянуть ухмыляющееся лицо, покрытое чужой кровью.
Зато Ида точно знала, что Ивар теперь от неё неотделим. И знала, что у неё шарики за ролики заходят от притяжения, которое она испытывает к нему. Оно вязало их между собой нитями крепче каната, по которым бежал электрический ток. Ида знала, что влипла, вляпалась, и ещё миллион определений, которые девушки из высшего общества не говорят вслух, но ей было плевать. Если с Иваром что-то случится, его безумие перейдет к ней, она его унаследует.
Ида знала, что Исайя только и мечтает увидеть Ивара мертвым.
Их план был хорош настолько, насколько вообще могут быть хороши планы людей, чьи идеи дополняют друг друга и чья тьма сплетается между собой. Но что, если всё провалится? У Иды в животе всё в узлы сворачивалось от ужаса — осязаемого, липкого, ледяного. Что, если Ивара больше рядом с ней не будет? И этот путь придется проделывать в одиночку?
Она распахнула глаза, вглядываясь в темноту собственной спальни, бездушной и холодной, ведь она так и не нашла времени внести часть себя в комнату. Очертания предметов выступали мрачными тенями. Пока глаза привыкали, Ида думала: она никогда не видела комнату Ивара. Какая она? Такая же безликая, как и спальня Иды, или Ивар Лодброк обустроил её по своему вкусу? Он мало кого допускал к себе, братьев — особенно, а Ида раньше и не рвалась.
Если бы её путь выступал из неизвестности так же, как обстановка спальни, она хотя бы узнала бы, куда ей идти, как действовать. Ида ворочалась на кровати, сбивая покрывало и простыни, они путались в ногах, а мысли так же путались в голове, сводя её с ума. Они метались от страха за Ивара до разрастающегося в груди и ниже ясного желания прямо сейчас вылезти из постели и отправиться в спальню к Ивару, забраться к нему под одеяло и целовать его, кусая губы, прижимаясь кожа к коже, и плевать ей, если он — калека, и секс им заказан, плевать, потому что…
Потому что Ивар хочет её, а Ида хочет его, желает, жаждет, как угодно, как хотите. Каждый поцелуй, каждое прикосновение жаркой волной проходили по её нервам, особенно, — когда Ивар сажал её на колени, заставляя склоняться к нему, захлебываться темнотой в его синих, арктических глазах, в его расширенных зрачках. Ивара можно было запихнуть в современный мир и втиснуть в костюмы и джинсы, но он оставался навсегда язычником, пропахшим древними кострами и кровью жертв, и они сами были жертвами друг друга, проклятьем и даром, наказанием и наградой. И кто бы знал ещё, кто привел их друг к другу?
Явно не Бог. Может быть, это был дьявол, или его древние боги, скрывшиеся с глаз человеческих долой, но не побежденные. Ида вспоминала, как Ивар целовал её сегодня, почти до крови, до укусов, и звал её Сигюн — хрупкой богиней, навечно связавшей себя с богом обмана и хитрости. Будь прокляты Марвел, ничерта о Локи не знавшие, им бы на Ивара посмотреть…
Ида насмотрелась достаточно, и теперь поймала среди бешеного водоворота мыслей одну, уцепилась за неё, как за спасение.
Она достаточно насмотрелась на Ивара и хочет ощутить его. Не просто поцелуи и прикосновения, обжигающие жаром даже сквозь ткань одежды. Она хочет его, и к черту его болезнь — мужчина, у которого осталось хотя бы несколько пальцев, может свести женщину с ума.
У них может и не быть другого шанса. Особенно — если всё полетит в пропасть. Особенно — если времени осталось совсем немного. Кто знает, кому и сколько на земле отмерено? Ивар однажды сказал, что нить его судьбы у норн между пальцев натянута, и они в любой миг могут полоснуть по ней ножом, наслаждаясь её предсмертным звоном. Он не боялся смерти, он боялся слабости, но Ида ещё не видела человека сильнее.
Она выбралась из постели, ступая босыми ногами по холодному полу, не позволяя себе передумать или сочинить какие-то дурацкие отговорки, почему она не должна делать того, что хочется. Тенью скользнула по коридору спящего дома, хотя кого она могла разбудить? Хвитсерк опять где-то шлялся, иначе шум его мотоцикла, припарковываемого у дома, она бы услышала. Бьерна невозможно было разбудить тысячей пушек, да его спальня была слишком далеко от её, а Торви не имела привычки лезть в чужие дела.
Действительно ли её волновало, что подумают другие?
В спальне Ивара царила темнота и тишина, и обстановку не разглядеть, но Иде была наплевать. Ивар спал, и одеяло сползло до самого его пояса. Присев на край кровати, Ида вгляделась в его лицо: даже во сне он хмурился, и морщинка залегла между его бровями. Под сомкнутыми веками беспокойно ворочались глаза. Она смотрела на его приоткрытые губы, на четкую линию подбородка, очерчивала взглядом вздымающуюся от дыхания грудную клетку, и у неё горло перехватывало от острой необходимости прикоснуться.
Почему бы и нет?
Ида коснулась пальцами его ключиц, несмело провела ладонью по теплой коже торса. И замерла, пойманная на месте преступления, когда Ивар перехватил её запястье.
— Сигюн? — он смотрел на неё сквозь длинные ресницы, настороженно и диковато. — Что тебе нужно?
Иду аж насквозь жаром прошило.
Ивар застукал её в спальне, и теперь придется как-то выкручиваться. А надо ли выкручиваться, и зачем?
«Что мне нужно, Ивар? — она разглядывала его лицо, порисованное ночными тенями, и ей чудилось, будто жидкий огонь полыхает в её венах. В висках бешено стучало. — Ты. Прямо сейчас, потому что другого времени может не быть».
Она запретила себе думать рационально, запретила включать логику, холодную и отрезвляющую. А когда рацио уступило место эмоциям окончательно, Ида уже не думала. Она извернулась, заставляя Ивара выпустить запястье из жесткой хватки, потянула через голову свою пижамную кофту и сбросила её на пол.
Лицо у Ивара вытянулось, и если бы у Иды сознание так не мутилось от желания, подсвеченного алыми всполохами, она бы даже была собой горда. Ей удалось изумить Ивара Лодброка. И теперь она могла наблюдать, как расширяются у него зрачки, будто он угасился чем-то очень тяжелым, как учащается дыхание и воздух вырывается так хрипло и прерывисто, почти в такт шуму крови в её ушах.