Ключ подошел, замок не обманул, дверь легко поддалась, но Стив ее тут же, тихо ликуя, снова закрыл и повернул ключ в обратную сторону. Дом впускал Стива, но Стив не торопился проникнуть внутрь, он хотел еще немного побыть снаружи.
Про «побыть» он так подумал еще: вот он не курит, но «побыть» это было бы, как если бы он выкурил сигарету.
Словно дом тоже нуждался во времени, чтобы привыкнуть к персоне Стива.
Осмотрелся. Владения Литфонда покоились в темноте — кое-что в виде тусклых полосок и пятен им доставалось от уличного освещения. Эти редкие просветы разрежались тенями от сосен. Окна домов были еще темнее, чем сами дома. В одном что-то поблескивало, будто кто-то развлекался с мобильником. Стив, не отводя взгляда от мерцающего огонька, сделал несколько шагов в сторону и убедился, что это отсвет дальнего фонаря. В другом доме из окна веранды выглядывала странная загогулина, днем Стив не приметил ее. Подойдя ближе, он разглядел жестяную трубу — вероятно, арендатор веранды пользовался печкой-буржуйкой: каменная печь, надо думать, была на половине соседа.
Стив прогуливался по участку, стараясь не отходить далеко от ахматовской будки. Когда он останавливался, воцарялась тишина, и он вдоволь наслаждался ею, но, стоило ему сделать шаг-другой, тишину нарушал треск сосновой шишки, оказавшейся под подошвой ботинка.
Стив заметил, что он старательно обходит островки света, словно прячется от чьих-то глаз.
Рассмотрев контуры будки с разных сторон, Стив вернулся к исходной точке.
Теперь он вошел в дом уверенно и столь же уверенно зажег свет на веранде и в комнате.
Странная вещь: снаружи нехолодно, а в комнате зябко. Гораздо зябче, чем вечером было. Обязательно протоплю, решил Стив.
Но сначала надо было поесть.
Ужин Стива, к счастью, не нуждался в готовке.
Тут же на веранде Стив нарезал дольками плавленый сырок «Дружба» и, смастерив сэндвич с двумя кусками черного хлеба, поглотил это кушанье с превеликим удовольствием. Затем он пощипал квашеную капусту прямо из контейнера. И выпил полбутылки воды. Бублик он решил оставить на потом, к чаю.
Далее Стив зажег свет в коридоре и принялся рассматривать печь. Стена между комнатой и коридором делила печь надвое, так что голландка обогревала сразу оба помещения, причем топилась она со стороны коридора. Доставалось ли тепло Валерию Георгиевичу, соседу Сергея Анатольевича, Стив не знал: дверь к соседу была в торце коридора сразу за печкой. Стив ее не касался.
Ему очень не хотелось пожара. Убедился, что пол покрыт металлическим листом, потрогал кочергу и пошевелил задвижку. Дрова, как и было ему обещано, обнаружились в общей кухне за плитой (там еще стоял древний советский холодильник, отключенный от сети, дверца его была настежь открыта, и в нем ничего не было). Кроме поленьев, за плитой валялись различных размеров лучины и свитки бересты, приготовленной на растопку. В печь влезло четыре полена. Стив, хоть и пошевелил до того задвижку дымохода, выдвинуть ее забыл — дым поначалу пошел в коридор, а в печи береста только тлела. Стив вспомнил о задвижке, выдвинул ее — теперь у него получилось. Тяга была отменной — the draught was excellent. Закрыв на защелку чугунную дверцу, Стив еще постоял и послушал, как шумит за нею огонь.
Затем Стив без особых приключений сходил за водой. Правда, рабочее ведро на цепи долго не хотело окунаться и все норовило поплавать, но и с этой проблемой Стив справился. Стоя у колодца, он любовался тем, как ожил дом, освещенный изнутри электричеством. Еще Стив наблюдал дым из трубы — впрочем, не столько непосредственно дым, сколько погашение звезд почти невидимым дымом.
Колодезной водой Стив наполнил электрический чайник. Включил.
Он постоянно прислушивался к ощущениям. Что-то было такое, растворенное в здешнем воздухе, распространенное по доступной взгляду поверхности предметов и таящееся за их оболочкой, что надо было ему уловить и непременно прочувствовать. Он хотел прочувствовать ЭТО, чтобы почувствовать ТО же.
То же, что и она.
Стив решил подмести пол 1) в комнате, где, как ему казалось, он наследил, и 2) в коридоре, где на полу лежала трухлявая береста. Он поработал веником, собрал сор на совок и вынес на веранду — высыпать в полиэтиленовый мешок, который уготовил для бытового мусора, — да так и замер с совком в руке. Он глядел в совок и видел в нем то, из чего — при счастливейших обстоятельствах ниспослания свыше — «растут стихи, не ведая стыда». Это был самый натуральный — ахматовский — сор, прославленный словом. Аутентичный, без дураков. Стив глядел на труху, на комочки пыли и грязи, как на что-то священное. Сиротством, немотой, недовоплощенностью веяло от этого сора: из него уже ничему не суждено было вырасти.