Сара делала для него больше, чем можно себе представить. Лечила его с похмелья, подбирала ему одежду (что было непростой задачей, после подобного сафари по нарядам для себя), не надоедала со своими проблемами. Как тяжело было женщинам прошлого, когда не было полностью автоматизированной системы ухода за домом.
Мир устроен очень просто, а тот кто скажет вам, что это не так, скорее всего плохо схватывал налету всякие там правила грамматики в школе. Мужчины говорят женщинам то, что те хотят слышать, женщины слушают и делают вид, что это очень приятно и неожиданно – формула взаимного успеха перед вами. Но стоит заглянуть за эту ширму чайных церемоний, стоит проделать дыру в этом каркасе надуманной этики, стоит из этой плеяды слов извлечь окровавленное новорожденное дитя, тело которого вопит от боли в этом суровом неприглядном мире, дитя имя которому истина – все тут же становится на свои места. Мужчины козлы, а женщины феи. И ничего не попишешь. И такой стереотип (если, конечно, забыть, о подлинном значении слова фея, о тех поступках, на которые они способны), прочно закрепился в мироздании, как догматы церквей прошлого.
Когда ничто не предвещает беды – беда обязательно случится. А когда для этого есть явные предпосылки, лучше посторонитесь.
Марти и Сара, после очередной вечеринки, ехали по шоссе, немного превышая скорость. Вел Марти, а вы не могли забыть о том, что у него уже бывали проблемы за рулем. Окна мелькали, как насекомые по весне, а дорожное покрытие раскрывало феерию щербатых лиц, спрессованных в монолит – полотно скорости, жизни и смерти. Дома и их окна, разинутые как рты, мелькают все реже, пока наконец совсем не пропадают из виду. Внимание ослаблено, одна рука Марти ласкает гладкие изящные колени Сары, она улыбается. Они мчатся на крыльях любви, а любовь в том или ином своем обличии, всегда несет собой смерть. Контроль над управлением потерян: блеск, скрип, лязг, звук сдувающегося баллона с гелием, искры и скрежет. Марти спрашивает Сару все ли в порядке, та глотая слезы, окидывает себя и возлюбленного взглядом, кивает. Он выходит из своей машины, на которой нет ни царапины.
–Твою мать, откуда хоть на этой дороге взялась долбанная машина!
Бросив это, он окидывает взглядом окрестность, вокруг ни души. Уже стемнело, в глазах у него застыла пелена, поэтому он протирает их. И еще раз. Он подходит к машине и от неожиданности встает на одно колено, а лицо его искажает боль. От автомобиля, с которым произошло столкновение толком ничего не осталось, ему прямая дорога на свалку, а человек внутри, просто не мог выжить. Но не это заботит Марти. Это автомобиль Хелен. Его матери. Даже сейчас, искореженный и разбитый, как старая больная собака, которую завернули в булку для хот-догов, его нельзя не узнать. Усилием воли Марти поднимается и подходит к нему. За рулем, действительно, была его мать. Сейчас это фарш, смазанный чем-то желтым и Марти выворачивает наизнанку. И теперь, ему приходится действовать, он встает и идет к своей машине, доходит до дверцы своей девушки:
–Сара?
Но её там нет. Он негромко зовет её еще шестьдесят семь секунд. Это на семнадцать больше, чем пятьдесят. На семнадцать дольше, чем ему было нужно.1 Бунт по всем фронтам, не повод сдаваться.
Он виновник этой автокатастрофы, как и в тот раз, когда лишился своего голоса. Но он чертовски везучий парень. Опять нет ни единого свидетеля и он изображает из себя жертву. В прошлый раз все было так разбросано по дороге, что невозможно было провести объективную экспертизу, а лишившийся голоса Марти, не мог вызывать иных чувств, кроме жалости и его объявили невиновным. В этот раз будет сложнее. Он столкнулся со своей матерью, у которой неплохое состояние. Мало кто поверит, что это случайность. Но и у Марти есть несколько козырей. Например его голос, который не дрогнет, как мог бы дать слабину настоящий, не синтезированный. С Сарой и её бегством, он разберется позже. Теперь надо подстроить все так будто он не виноват. На дороге до сих пор ни одной машины. Точно кто-то заблокировал её с обоих концов. Но дело скорее в другом, этот рудиментарный клочок связан с тем, что она, достаточно, стара, ей пользуются скорее парочки вроде Марти и Сары, которые едут на край обрыва Глоссуэри, чтоб полюбоваться видом природы, или что в столь темное время логичнее предположить – видом нагих тел друг друга. Вопрос в том, что здесь делала его мать. Об этом думать после, сейчас – спастись. До обрыва метров пятьсот и Марти на своем автомобиле преодолевает это расстояние очень быстро и окончательно протрезвев. Располагает его под откос, и ставит на ручник. Выходит и снимает его, небольшое усилие и автомобиль уже вряд ли когда-то обретет привычные очертания, высота весьма солидна. Бегом обратно, что есть мочи. Марти пытается пролезть в то, что скорее груда металла, нежели машина, на пассажирское сиденье, рядом с массой, которой еще недавно была его мать. В бедро, в грудь, всюду в его тело давит металл. Давит так, что он чувствует его кислый привкус на губах. Уже достаточно холодно и пар невнятными клубами вырывается из него при каждом выдохе. Марти пристегивается и разбивает себе голову, об выступающее железо, для создания хоть какой-то реалистичности, должно сработать. Звонок в скорую помощь. Внизу обрыва, достаточно глубокая река, чтоб скрыть его машину, но недостаточно – чтоб смыть кровь с его рук. И он понимает это, но если его мать, его Хелен не спасти, то надо спастись самому.