Выбрать главу

Голос, жесты, взгляды, выражения лица и более широкий контекст подобных навыков обычно содержит сигналы, которые выразительны для нас, потому что мы можем интерпретировать их в терминах их отношения к психическим состояниям. Для случая аутичных детей Хобсон (1986a,b) показал, что идентификация эмоциональных выражений у них нарушена в поразительной степени. С точки зрения первичной неспособности представлять себе психические состояния, включая эмоции, этого следует ожидать. Однако гипотеза когнитивной дисфункции позволяет нам сделать дальнейшее предсказание: если аутичные индивиды выучат смысл различных сигналов (улыбка означает радость и т.д.), они всё ещё не будут в состоянии понять, почему люди часто скрывают свои истинные эмоции и, к примеру, улыбаются, когда не радостны. При обычном социальном взаимодействии мы принимаем невербальные сигналы не более буквально, чем вербальные сообщения. Без учёта огромного контекста и без работающей модели психического будет трудно увидеть, как может достигаться успех в их различении.

Теперь также стало возможным ответить на некоторые трудные вопросы, относящиеся к моральному развитию аутичных детей и их способности судить, что правильно, а что нет. Если им недостаёт построения модели психического, им должно быть очень трудно составить какое-либо суждение, принимая во внимание намерения. Они не будут понимать "преступное намерение" или что "но она имела лишь добрые намерения". Ожидается, что аутичные люди будут судить о проступке по его немедленному эффекту, а не по его мотиву. Обман пониматься не будет, так же как, предположительно, и противоположное, а именно — хорошие намерения, стоящие за неприятным инцидентом. Эта область ещё по сути не затронута исследованиями, однако ясно, что они будут полезны для проверки предсказаний, сделанных с точки зрения теории модели психического.

Одним из важных развитий построения модели психического, которое ещё по сути не затронуто, является осознание ребёнком самого себя. В самосознании легко увидеть следствие осознания психики. Нет оснований проводить различие между способностями отображать психические состояния других людей и собственное. В случае, когда мы рассматриваем состояние нашей собственной психики, эта способность к отображению представляет собой самосознание. Знание, что мы знаем и думаем о наших собственных мыслях, — это достижение, предполагающее способность к обработке процессов высшего порядка. Здесь недостаточно представлять в сознании, что происходит в окружающем мире, но мы также должны представлять факт, что мы можем представить мир. Мы можем перефразировать знаменитое изречение Декарта: "Я мыслю — следовательно, я существую" следующим, намного менее элегантным образом: "Я знаю, что я думаю, следовательно, я есть я".

Из нашей гипотезы будет следовать, что у аутичного человека будет иметься отличное и нерефлективное ощущение себя. Это самоощущение будет преимущественно включать осознание себя как телесного объекта, но может не включать осознание себя как психического субъекта.

Одним важным следствием, которое на первый взгляд не очевидно, будут разрушительные провалы во специфического типа памяти. Следует ожидать отказов не во всех типах памяти, а лишь в том, который включает представление о себе, приобретающем опыт в определённое время в определённом месте. Пернер (в печати) указывает на важность этого типа памяти в развитии эмпирического знания и связывает его с концепцией автоноэтики Тулвинга (1985), то есть, самосознания, памяти. По Тулвингу одно дело — восстановление собранных фактов с помощью поиска по ассоциациям, и другое — воссоздание их с помощью рассмотрения собственного опыта. В первом случае можно, например, вспомнить, что Верона — город в северной Италии, с римской ареной, в другом случае — вспомнить пребывание в Вероне под раскалённым сверкающим солнцем и размышления о посещении арены. Пернер, однако, делает ещё одно различение. Он подчёркивает, что важно проводить различие между памятью о лично пережитых событиях (обычно называемой эпизодической памятью) и памятью о личном переживании события. Классическим литературным описанием воспоминания о личном переживании должно, безусловно, являться воспоминание о прошедшем Пруста. В своём знаменитом эпизоде с пирожным "Мадлен" Пруст выражает переживание переживания запомнившегося события.