Николай Евдокимов
Аутодафе
«Неужели это возможно…»
Неужели это возможно —Тот ребенок издалекаОзабоченностью подкожноюПоявился вдруг у меня.Эти детские полутрусики,И касания в полутьме,Невоздержанность и распущенность,И любовь, что плыла во мне.Что-то тонкое, дружба и призракиВ этом доме с моим приездом.Моя ревность, измены и признакиНевосполненности при отъездах.Это было всегда неизменно,Это чувство не прерывалось,Неприязненность и изменаЛишь налетом больным оставалась.Это имя как звук при удареДжека-Жека – как посвист в пролете.Это пятнышко в ровном загаре,Это зов утонувших в болоте.
«Как из сказок камины…»
Как из сказок камины,Как из юбок колени,Выползаем на льдиныНаших встреч в понедельник.А глазища, как рыбы,Недоверчиво, жутко,Вечер зимний осиплоВырастает под юбкой.Что-то делают ногиВ перекресте неровном,И замерзшие богиОживают в капроне.
«А букеты, как сигареты…»
А букеты, как сигареты,Дымно в вазе, спившись, стоят,И пожарищем ржавым жабоюПомидорно смотрят из ваз.Прикоснувшись к ним, отшатнувшись,С тихим стоном в гнилых зубахУдаляешься вглубь и тихо,Смотришь нагло, как беглый раб.Как в кино, экранно, капризноБудешь мне потом долго пенять.Сопричастная грубым софизмам,Головою качать, укорять.Надышавшись от сигареты,Насмотревшись кина и цветов,Будем ждать, будем в зиму и летоУ порогов чьих-то торчать.
Аутодафе
Ты в желтом вся и вся в пуху.Какая скатерть в клеточку!Невыносимо. Пьем. В пахуЧего-то бьет и вертится.Сегодня, может быть, за все,За все воздастся фатумом.И кружка звякает и льнет,И клеточки и атомы.Но это все – рояль, кафе —Шокирует и радует.В пухово-желтом аутодафеЧасы, иссякнув, падают.И снова пусто, чистотаЗальет, захватит, слопает.Ее здесь нет, надрез листа.И двери, хмурясь, хлопают,И я, как еретик изнеженный,В остроконечной шляпе зонтиком,С потушенной свечою бежевойВступаю на сожженье желтенькое.И двор, и чернь, и королеваПрощаются со мной, позевывая.Сползаю с раковины влево,Захлебываясь и сплевывая.
«Клавиатура – кладбище звуков…»
Клавиатура – кладбище звуков,Вытянувшись, выпившись жадно и хмуро,Следим за потрескавшимся лицом у печкиСо сложенными руками. А печкаНе греет, а за окном ветер.Это праздники зимние.Сейчас будем пьяны.Дом деревянный старинный,Пианино, вялость, шаги, зябко.Бодрящий голос сыплетИ пьяный ком – на снег, в мороз.Трубы мягкие охапки дымаРаскладывают на холодной синеве горизонта.Теплые комочки женских движенийВыпадают из санок, касаются рук,А из теплых дверей выплывают тениСтульев, музыки, мягких звуков.Через день в электричке, в сонной ватеКто ж отважится вспомнить – а были пьяны —Невнятные потные губы. Пропахшие платьяЗавернуты, сложены в поля и карманы.
«Как негоже быть лысым…»
Как негоже быть лысым,Как нерадостно – старым.Даже здания крышиНосят чубом кварталов.Даже руки-морщины,Как броню от желанья,Даже озеро льдины,Даже женщины платья,Даже грешные слухиНедомолвки, молчанья,И ворчливо старухиНосят в платьях желанья.
«Танцовщица беременеет грустью…»
Танцовщица беременеет грустью,И мягко ноги – продолженье трусиков —Выплескиваются на партер, тревожный и измученный.Вытягиваются губыК призрачному снадобью,Натягивают, как пуловер грубый,Как хлесткий выстрелВ статую дробью.И вертятся девчонки холеные,Танцовщицу умершую охаивая.Глаза судей намокли злобной больюБабьей.
«Цветные линии дождя…»
Цветные линии дождяНадел на плечи сквер осенний.И тихо падают, скрипя,Машины у подножья теней.На Трубной площади огниГлядят под юбки магазинов.Колени их удлиненыИ удивительно красивы.Смешные девочки в плащах,Немного пьяный, неуклюжийЖдут под обвалами дождяТрамвай, спускающийся в лужи.Сырые стены площадейВ короткой юбочке асфальтаГлядятся в призрачных людейСердитым переплетом альта.А руки голые дождяЛаскают каменные ноги,Но оголяясь нехотя,Они насуплены и строги.В подъезде девочки смеются,Спадают тонкие чулки,И у подъезда отдаютсяДождливой прихоти тоски.