«Лежу весь день, и солнце тлеет…»
Лежу весь день, и солнце тлеетНа склоне сосен полусонных,Дожди звенящие согреютМеня в песках полуоконных.Китайка сядет в изголовье,Надев на розовое платьеПрозрачные, как суесловья,Из мошкары и ног объятья.Заснем в гробу полуфарфоровомНа дне песчаного карьера.Придет народ полуоборванныйМурлыкать песней застарелой.И будут пить, плясать и белымиРуками шарить зло и больно,А мы, такие загорелые,Лишь взглянем строго и покойно.
Северянину, Ахматовой
Меня положат в гроб фарфоровыйНа скользкий задник катафалка,И в платье розовом, оборванномПрисядет на гробу китайка.И в желтых трусиках прозрачныхКитайка красная, как дыня,Переоденет дни и платьяНа склоне дней изжелта-синихИ скажет мне: «я верный друг»,И моего коснется тленья,Но так похоже на стареньеПрикосновенье пухлых губ.Так гладят мертвых или птиц,Так на покойниц смотрят стройных,Лишь смех в глазах ее спокойныхПрольется золотом ресниц.Я лягу в землю полувлажную,Ко мне присядет, как сказание,Хрустящая, полубумажнаяКитайка в желтом одеянии.Закроем дни, и ночи сбудутсяПоследним свистом птицы стареющейся,Истлеют челюсти и зубы,И сердце мягкое отвалится.
1917–1984
Разрушен Кремль, разграблены святыни,Народ притих, ни слова против вслух,И только стражники лихие,И рабский дух.Нет ничего: ни хлеба, ни жилища,Ни мыслей и ни слов своих.Сгоняют толпы, как на пепелище,Чтоб только славославить их.Продажные и грязные кудахчут,Обманы, лицемерье, воровство,Ловцы полукопеечной удачи,Готовые на все.Деревни вымерли, земля родить не стала,Голодный скот и смрадные ручьи,Разруха черной виселицей встала,Попойками и криками в ночи,И светлый Бог, задумчиво и строгоЛик отвернул и солнце затушилНад бедной Русью, сломленной, убогой,Как над покойником завесу расстелил.
«Ты надела кружевную юбку…»
Ты надела кружевную юбку,Шаркали старухи по краям,Изгибаясь сине-белой буквойПо скамейке, креслу, простыням.Только пыль, деревья, как обстрелы,Синие цветы осыпались, слиняв,И по рюшкам, пенистым и белым,Кто-то шарил, морщась и таясь.Очертанья четко стали падать,В жуткую бесформенность сведясь,Кружева решеткой старой садаРисовали бархатную вязь.Тело скользкое менялось, жалось вяло,Проступали вечные края.По паркетам старой тусклой залыШепот шел, встречая короля.Выливаясь мелкой дрожью капель,Вся бесформенность проникла через вязь.Импрессионистский, мягкий, тонкий, бабийЗвук вошел, кривляясь и дробясь.
А. Сидоренко
Я гряду, святой и полуголый,По дорогам ласково скрепя,И блудница мне обмоет ноги,Заглядясь, как в омут, на меня.Станет все светлее, легче, мягче,И Лаврентий тихо запоет,Сбреет бороду, в святой Посад иль в ГатчинуС порученьем мягко побредет.Я пророк бардачного народа,Он ко мне тоскливо подойдет,И за свет, любовь и бородыНа кресте поставит у ворот.И Лаврентий, безбородый мальчик,Мой апостол в Рим пойдет опять,На ослице строгим Санчей-ПанчейВъедет Ватиканы занимать.Мир вздохнет и тихо содрогнется,Папой польским сядет у огня,Забастовками по Польше отзовется,Ярузельским встанет у руля.
«По стене спокойно и устало…»
По стене спокойно и усталоБелая синица проскользнет,Солнце нынче вовсе не вставало,И в окно никто не заглянет.Чокнулся совсем я в самом деле,Из ветров и синих полумерПостелили мне полупостели,Завязали бантиком удел.Поскрипит, повоет и остынетБелая покойница-мечта,Скользким жестким саваном обниметПо стене ползущая змея.Утону в зеленом полугробе,В мягких простынях полу-умря,И на белом и картавом слогеПрорастет отметина моя.Белым пухом ласковых преданийОтпоет страница на стенеВ пору самых стоящих свиданий,Ты в гробу появишься ко мне.Посидим тихонько у могилы,И спадем в нее, как оркестрантПадает в зазубренные вилыРук торчащих остроголых Анд.